– Нет! Нет! – кричал кто-то. – Нет!.. Крик был таким
далеким и таким страшным, что у меня заложило уши.
– Где это? – спросила Карпик срывающимся голосом.
– Где-то на баке… В носовом отсеке, – сказал Макс. –
Давайте быстро.
Сердце выпрыгивало у меня из груди, пока мы бежали. Карпик
сразу же отстала: хромота, о которой я все время забывала, не давала девочке
быстро двигаться.
– А как же я? – крикнула она нам вдогонку слабым,
испуганным голосом. – Подождите меня…
Сжав зубы, Макс вернулся за ней и подхватил на руки.
– Идите вперед, Ева. Мы сейчас подойдем…
– Я не знаю куда.
– Выйдете на носовую палубу, там есть трап вниз, первая
дверь по правому борту. Только так можно попасть в носовой отсек.
– Вы… Вы уверены, что это… Что кричали именно там?
– Не уверен. Но это хотя бы приблизительное
направление.
– Нет, – сказала я, ненавидя себя за слабость, – пойдем
вместе.
– Ну, хорошо. – Он все еще держал Карпика на руках. –
Пойдем так быстро, как сможет Карпик. Все равно…
– Что – все равно? – насторожилась я.
– Если что-то случилось… Случилось что-то непоправимое…
Вы ведь об этом подумали, правда?.. Так вот, если случилось что-то
непоправимое, то мы все равно ничем не сможем помочь. Придем ли мы на десять
минут раньше или на десять минут позже – значения не имеет. А все остальное
может и подождать. – Макс осторожно спустил Карпика на пол. – Ну что, девочки…
– Я боюсь, – сказала Карпик, и мы, стараясь защитить
ее, одновременно коснулись ее плеча. Наши руки встретились и тотчас же
отпрянули друг от друга.
Пальцы Макса были холодны как лед.
* * *
…Когда мы добрались до носовой палубы и вышли под высокие
равнодушные звезды, то первым, что увидели, была толстая спина Альберта
Бенедиктовича. Он стоял на коленях, просунув голову между леерами, и глухо
стонал.
Его рвало.
Я подошла к нему и коснулась рукой его взмокшего плеча.
– Что случилось, Альберт Бенедиктович? – осторожно
спросила я, больше всего боясь выслушать ответ – Кто кричал?..
Мое прикосновение вызвало неожиданную реакцию: адвокат
дернулся, сдавленно всхлипнул, жир на загривке качнулся и уперся в стальной
поручень.
– Это вы? – Он неловко повернулся, но с колен так и не
встал. – Там. Там.
– Успокойся, старик – Макс попытался поднять
адвокатскую тушу на ноги, но у него ничего не получилось. – Быстро и внятно:
что произошло?
– Там… – Адвокат снова повернулся к леерам и снова
протиснул голову между ними. И снова его вырвало. – Там она…
– Кто – она?
– Певица.
– Так. Дальше…
– Мы ее нашли возле трюма… Ее убили.
– Убили? – одними губами прошептала я.
– Выстрелили в висок… Как… Как…
"Как было написано в вырванной из старого судового
журнала странице”, – хотел сказать адвокат. Хотел – и не смог.
– Карпик, останься с адвокатом, – сказал Макс.
– Нет. Я пойду с вами. – Карпик упрямо закусила губу.
– Нет. Ты останешься. Приглядишь за ним. Я сказал.
– Хорошо. – Карпик подчинилась. Я даже удивилась такой
терпимости.
– Куда идти, Альберт Бенедиктович? – спросил Макс.
– Вы сами увидите… Там все.
Оставив Карпика с Альбертом Бенедиктовичем, я и Макс
двинулись к носовому трюму Ноги у меня подкашивались, и, чтобы не упасть, я
крепко держалась за майку механика. И, спустившись на один пролет, мы увидели
Клио.
Она лежала у трапа, неловко подогнув под себя ногу. Тусклая
лампа освещала ее мертвое лицо. Выстрел действительно пришелся в висок и
полностью разнес татуировку – красно-черного лемура. Лемура, который так
прихотливо выгибал спину, который так живо на все реагировал. Лемура, который
был свидетелем ее триумфа на музыкальных каналах, ее ленивого стеба над
журналистами. Свидетелем ее любви и всех тех слов, которые говорили ей мужчины:
“До чего же ты хороша, Клио… Вы станете моей женой, Клио?.. Я хочу тебя, Клио…
Обожаю цвет твоих глаз, Клио… С ума схожу от секса с тобой, Клио… Вы бы не
поужинали со мной сегодня вечером, Клио? Вам понравились цикламены, Клио?..
Хочу, чтобы мы вместе кончили, Клио…” Теперь красно-черный зверек умер. Он убит
выстрелом в упор. Он никогда больше не будет существовать…
Как сквозь пелену я видела стоящих вокруг людей:
постаревшего сразу на несколько лет Муху, Антона, Филиппа, Анику и Андрея.
– Тетре! Тетре! (Висок! Висок!) – безостановочно
повторяла Аника.
– Пусть она заткнется! – закричал Сокольников, стоящий
на коленях перед Клио и придерживающий дрожащими руками ее голову. – Пусть она
заткнется, скажите ей кто-нибудь, скажите по-французски, по-немецки,
по-китайски, пусть она заткнется, заткнется, заткнется…
Но никто ничего не говорил.
Сокольников уронил голову на грудь Клио и глухо зарыдал. Я
видела, как волосы Сокольникова пачкаются в крови мертвой певицы, – прощальный
поцелуй страсти… Банкир поднял голову и обвел всех безумным взглядом:
– Скажите мне, что это не правда… Но никто ничего не
говорил.
Отчаявшись добиться ответа, он снова склонился над Клио и
затряс за ее плечи:
– Ну же, девочка, вставай, не пугай меня… Вставай, ты
же слышишь меня… Ты слышишь меня, правда?.. Давай…
Видеть это было невыносимо. Первым не выдержал Макс. Он
оторвал банкира от тела Клио, крепко сжал его за плечи и тяжело бросил в лицо:
– Хватит истерики. Она мертва. Она ничего больше вам не
скажет.
– Нет. Скажите мне, что это не правда.
– Она мертва. Возьмите себя в руки.
– Нет…
– Да. Ничего нельзя изменить. Макс произнес это вслух,
– она мертва, ничего нельзя изменить. Это был окончательный вердикт.
Клио никогда больше не вернется, никогда больше не будет
курить свою трубку, никогда больше не будет заниматься любовью с банкирами. Я
разговаривала с ней сегодня днем, а теперь ее больше нет… Макс немного ослабил
хватку, и Сокольников снова рухнул на колени перед телом Клио, обхватил голову
руками и завыл.
– Нужно постараться увести его, – тихо сказал механик
Антону. – И забрать тело ко мне, в холодильную камеру…
– Я не знаю, как это сделать.
– Нужно постараться. Вы же врач, вы знаете, что
говорить в таких случаях.
– Нет. Я не знаю, что говорить в этом случае.
