"Притягивает и отталкивает, притягивает и отталкивает…”
– Я разговаривала с Мухой… А потом нас прервали.
Идемте. У вас есть… что-нибудь для обороны?
– Вы же знаете. – Он виновато улыбнулся и вытащил из-за
пазухи нож. Я вздрогнула.
– Тогда быстрее…
…Дверь в кают-компанию была приоткрыта. Да, то, что я
услышала по телефону, не было бредом воспаленного сознания.
– Подождите… – Я ухватилась за руку Антона. – Сейчас.
Впрочем, готовить себя к тому, что я могу увидеть, –
бесполезно. Я знаю, что должна увидеть… Но я все еще надеялась…
– Муха, – позвала я. – Муха. Где ты, Мухамеджан?
Уже от двери мы увидели голые ноги Мухи, едва скрытые
стойкой. Теряя сознание, я подошла к лежащему телу.
– Что это? – спросил Антон сразу же севшим голосом.
Муха лежал на боку возле одного из столиков. Он был
полностью обнажен, но его голову и торс скрывал пиджак, небрежно брошенный на
тело. В ярком свете кают-компании я ясно увидела пуговицы этого пиджака. Они
назойливо лезли мне в глаза, их количество все время увеличивалось, и спустя
секунду, не в силах выдержать это, я прикрыла веки.
Совершенно одинаковые пуговицы. Монеты в пять рейхсмарок
тысяча девятьсот тридцать восьмого года… Одну из них нашла Карпик в машинном
отделении. Антон подошел к телу Мухи и протянул руку к пиджаку.
– Нет! – закричала я. – Нет, не нужно! Не стоит.
Но было уже поздно. Антон сдернул пиджак и едва не упал. Он
повернул ко мне разом постаревшее, посеревшее лицо, губы его прыгали, по вискам
струился пот.
– Боже мой, как чудовищно…
Я все знала. Я уже читала об этом в папке старпома, – но там
все было заключено в старые, полустертые буквы, они потрясали, но не давали
полного представления об ужасе реальном. Теперь я увидела все. И оказалась к
этому не готова.
Отброшенный пиджак обнажил картину чудовищного
надругательства над телом несчастного Мухамеджана: в его вылизанном, тщательно подбритом
паху теперь зияла страшная рана: половые органы были варварски отрезаны и
запихнуты в рот, исказившийся в нечеловеческой муке. На спине, пониже лопаток,
был вырезан небольшой треугольник кожи. Он был заполнен лепестками каких-то
цветов: определить их первоначальный цвет не представлялось возможным – они уже
пропитались кровью и сукровицей.
– Боже мой… – Прерывающийся голос Антона вывел меня из
состояния кошмарного созерцания.
– Накройте его… – сказала я, даже не соображая, о чем
говорю.
– Боже мой, как чудовищно…
– Нужно принести что-нибудь… Завернуть его… В одеяло, в
простыню… Нельзя так его оставлять…
– Да… Просто бред какой-то…
– Принесите… Одеяло… – Я бережно накрыла тело Мухи
пиджаком, чтобы не дать взорваться от ужаса собственным глазам.
– Да, – как сомнамбула повторял Антон, не двигаясь с
места.
– Возьмите себя в руки! – закричала я. – Вы же врач…
– Я врач, а не живодер…
Антон медленно приходил в себя. Он подошел к телефону (тому
самому, по которому разговаривал Муха перед тем, как его убили) и снял трубку.
Через секунду я услышала:
– Макс, это Антон… Ты вернулся, слава богу… У нас здесь
просто кошмар… Нет, не в рубке… В кают-компании. Ты не слушаешь… Его убили…
Муху…
Антон почти рухнул на стойку и повернул ко мне изможденное
лицо. – Макс сейчас придет…
– Принесите одеяло, Антон, – сжав зубы, повторила я.
– А вы?
– Я пока останусь с ним.
– Да. – Антон наконец-то подчинился и, натыкаясь на
стулья, вышел из кают-компании.
Я и Муха остались вдвоем. Совершенно обезумев, я пыталась
хоть как-то справиться с пиджаком, хоть как-то защитить поруганное тело Мухи. Я
не слышала никого и ничего, пока над самым моим ухом не расплылся пьяный голос:
– Эй, где здесь наливают, бармен! Куда ты пропал, черт
тебя дери?! Нажрусь в стельку за упокой души великой певицы…
Я подняла голову: недалеко от меня стоял совершенно пьяный
Вадик Лебедев.
– Ева? – спросил он заплетающимся языком. – Ты уже и
дома не ночуешь, по мужикам шляешься, отрываешься… А каюта стоит открытой,
специально оставил, чтобы “нечто” передало мне привет… А вы на полу
устроились?..
Вадик еще не видел тела Мухи, не мог видеть: я почти
полностью перекрывала его.
– Уходи отсюда! – сказала я.
– А что, помешал?
– Пошел вон! – Я сорвалась. – Пошел вон, в каюту, куда
угодно!..
– Что случилось? – Вадик медленно трезвел.
– Уходи, умоляю тебя…
– Что-нибудь… серьезное? – Он чуть переместился и
увидел тело Мухи, распростертое на полу.
– Уходи.
– Убили?! – Вадик перешел на фальцет. – Он мертв?.. Кто
это?..
– Уходи…
– Убили… Он неживой, да? Почему он так лежит?
– Уходи, сволочь! – не выдержала я. Вадик вдруг страшно
захохотал.
– Убили! Убивают уже без предупреждения, правила
меняются, вот здорово. – Он пошатнулся, но не упал. И взял со стойки бутылку
коньяка, все так же продолжая хохотать.
– Уходи!
– Это надо вспрыснуть. – Он уже не соображал, что
говорит.
– Проваливай отсюда, или я тоже убью тебя…
– А ты не можешь… – Он был совершенно безумен. Или
пьян. Или то и другое вместе. – Ты не можешь убивать. Это не по правилам.
Только корабль может убивать…
Он стянул бутылку со стойки и побрел прочь из кают-компании.
Нет, Вадик, ты не прав, – сейчас ты не прав, как никогда:
корабль не убивает. Если у меня и были какие-то сомнения на этот счет, то
теперь они полностью рассеялись. Корабль не убивает. Убивает человек.
И тотчас же в пустом и гулком коридоре пассажирской палубы я
услышала разрывающий барабанные перепонки крик Вадика Лебедева:
– Эй! Выходите все! Он опять убил… Я вздрогнула. И
почти тотчас же в кают-компанию ворвался Макс.
– Что случилось, Ева?
– Убили Муху, – прошелестела я.
Макс присел рядом со мной на корточки, снял пиджак и
внимательно осмотрел труп Мухи Я увидела, как на его лицо взошел лихорадочный
румянец, а по щекам запрыгали желваки.
– Убили – не то слово. Больше чем убили… Сейчас этот
подонок перебудит всех, кому все-таки удалось заснуть. Мать его… – Макс грязно
выругался. – Нужно во что-то завернуть тело, Ева. Нельзя, чтобы он здесь лежал…
В таком виде.
