Мертвую фауну Филипп разбавил несколькими снимками со своего
непосредственного места работы: я сразу же узнала нескольких именитых актеров и
режиссеров. Один из них даже был знаком мне – Володя Чернышев, когда-то я
работала с ним. Юный Гамлет с лицом ангела-воителя, яростный аскет, пребывающий
в келье своих страстей, серафим с купированными крыльями… Когда же он успел
прославиться и заматереть?..
– Это что за вернисаж? – спросил Антон у Фили.
– Это чтобы было веселее…
– По-моему, веселье и так хлещет через край.
– А где наш отважный адвокат?
– Спрыгнул с мозгов, – сказал хоккеист Витя Мещеряков,
пребывающий в самом мрачном расположении духа.
– То есть как это – спрыгнул с мозгов? – удивился
Антон.
– Когда узнал о том, что произошло сегодня ночью, впал
в транс, закрылся у себя в каюте, придвинул шкаф к двери и требует, чтобы пищу
ему передавали через иллюминатор.
– Ну, если требует, чтобы пищу передавали, значит, не
совсем спрыгнул.
– А были еще новости от капитана Николаса О'Лири?
– Может быть, и были, никто не знает. Я подсела к
Максу, краем глаза перехватив ревнивый взгляд Антона.
– Вы видели Карпика, Макс? – тихо спросила я. – Как там
Сокольников?..
– Он до сих пор не проснулся. Карпик приходила за
завтраком.
– Вы не сказали ей, что произошло?
– Ей даже не нужно было говорить, черт… – Макс сжал
кулаки. – Мы возились с телом, а здесь был такой кошмар… Эта сука Вадик… – Макс
с ненавистью посмотрел на пьяного оператора. – Он почти всех перебудил… Девочку
тоже разбудил…
– И что? – холодея, спросила я.
– Она пришла сюда… Мы с Антоном не видели, были в
трюме… Она пришла сюда и увидела эту лужу крови…
– И что?
– Они вместе с хоккеистом ее замыли… Вымыли пол,
понимаете? Девочка вымакивала эту кровь…
Я представила, как Карпик моет пол, как собирает ее тряпкой,
– и мне стало тошно.
– Как она? – Я задала совсем уж бесполезный вопрос.
– А как вы думаете? Во всяком случае, с утра она еще не
сказала ни слова…
– Я пойду к ней…
– Может быть, с вами она отойдет. – Макс пристально
посмотрел на меня. – Вы как-то по-особенному действуете на людей…
На диване заворочался пьяный Вадик. Он приподнял голову и
обвел кают-компанию пьяными глазами. Выглядел он отвратительно: заросший жидкой
неопрятной щетиной подбородок, ввалившиеся глаза, перепачканная одежда.
– Пойло есть? – загробным голосом спросил он. Никто ему
не ответил.
– Дайте коньяку, сволочи! Дайте коньяку заслуженному
работнику культуры ЭреФэСэЭр… Дайте выпить, галошники…
– Пошел ты в задницу, скот! – с наслаждением сказал
Макс.
– Сам пошел, – всхлипнул Вадик. – Скоро мы все там
будем… Все, разве вы не понимаете? Мы будем дальше, чем в заднице. Мы все здесь
подохнем… А если каждый день будет подыхать по одному человеку, то все как раз
и закончится через две недели. И круиз наш закончится. Все-таки здорово
придумано, убрать всех всего лишь за четырнадцать дней… Этот кораблик знает
толк в убийствах… Кого сегодня пришпилит, интересно? Ставлю на докторишку, на
Гиппократа хренова, на Авиценну Ибн Сину, мать его распротак, чтобы лишний раз
первую помощь мертвякам не оказывал…
Это был уже перебор.
Макс вскочил, бросился к дивану и ухватил Вадика за шиворот.
Безвольная голова Вадика сразу же свесилась, как у деревянного петрушки, и он
принялся хватать ртом воздух.
– Если ты, падла, еще раз откроешь свою поганую пасть,
я собственноручно вздерну тебя на рее… Нет, я тебя через мясорубку два раза
проверну, упакую в брикегы и в морозилку засуну, чтобы тебя потом песцы
сожрали. Ты понял меня, мразь?
Вадик продолжал мотать головой.
– А сейчас ты отправишься в душ и будешь стоять там,
пока не протрезвеешь, скотина, подонок. И если я еще раз увижу твою пьяную
харю, – то мясорубку запустить дело двух минут, я тебе клянусь, я это сделаю, и
никто меня не остановит… Ты понял?
Вадик кивнул.
– А теперь пошел вон мыться.
Макс наконец-то отпустил оператора, и сникший Вадик на
полусогнутых заплетающихся ногах отправился к выходу. Когда за ним закрылась
дверь, Макс сказал:
– Придется объявить мораторий на выпивку. Сухой закон.
Все согласны?
– Без спиртного мы все здесь загнемся. С ума сойдем. –
Филя поежился, глядя вслед Вадику.
– Мы и так здесь загнемся. – Подбородок хоккеиста Вити
Мещерякова дрогнул. – Нет никакого выхода…
– Надо держать себя в руках. – Макс смягчился и сбавил
обороты. – Ничего другого нам не остается.
– Ага, – поддержал его Мещеряков. – Держать себя в
руках и ждать, пока нас здесь перережут, как кур…
Слушать это становилось все тяжелее. Я поднялась и
направилась к выходу.
– Ты куда? – Антон догнал меня, когда я уже вышла в
коридор.
– Не волнуйся… Я пойду проведать Карпика. Представляю,
как ей сейчас тяжело.
– Я с тобой…
– Не говори глупостей. – Я понимала, почему он не хочет
отпускать меня. – Сейчас день, не самое лучшее время для преступлений… Не
думаю, чтобы Карпик была бы счастлива тебя видеть. Все в порядке, милый.
– Я провожу тебя…
– Оставайся…
– Обещай, что будешь осторожна.
– Не сходи с ума.
– Уже сошел, разве я тебе не говорил? Я схожу с ума по
тебе…
– Предупреждаю, мне не нужен сумасшедший…
– А кто тебе нужен?
– Ты. Ну, все, я пошла.
* * *
…Я постучала в каюту Сокольниковых, и Карпик открыла сразу,
как будто стояла под дверью и ждала кого-то.
– Можно войти? – спросила я.
– Конечно. – Карпик распахнула дверь и приложила палец
к губам. – Только тихонько, папа спит.
– Хорошо.
Я вошла в чисто прибранную каюту Сокольниковых – какой
контраст с моей собственной, загаженной Вадиком до невозможности! Сокольников
спал, заботливо прикрытый одеялом. Несколько секунд я смотрела на него: какое
спокойное лицо, как хорошо, что он спит и горе пасется только у границы его
сна, не решаясь переступить ее…
– Он красивый, правда, Ева?
– Конечно, Карпик!
– Он тебе нравится?
– Да. – Я сказала это немного неуверенно. – Очень. Он
славный… Ты должна помочь ему пережить это горе…
