– Горе? – Карпик надула нижнюю губу.
– Смерть Клио, – уточнила я, проклиная себя за
напоминание о ней.
– Он это быстро переживет.
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю… Он всегда так: бешеные романы, неделями из
кровати не вылезает. – Карпик рассуждала, как взрослая женщина, но чего еще
ожидать от девочки, которая десять лет живет только с отцом. Не очень-то он ее щадил,
судя по всему…
– Это его жизнь, Карпик. Не нужно его осуждать. Мужчины
вообще не похожи на женщин…
– Да, я знаю, мы проходили по биологии, – улыбнулась
Карпик.
– Я не это имела в виду. – Я смутилась.
– Я тоже.
Я села в кресло, и Карпик забралась ко мне на колени.
Несколько минут мы молчали.
– Мне жалко Мушку, – сказала Карпик, глядя перед собой.
На глазах у нее показались слезы. Конечно же, она все знала. Я только молила
бога, чтобы все подробности были от нее скрыты.
– Мне тоже.
– Он был такой хороший, такой добрый, хоть и гомик.
– Какое это имеет значение, девочка?
– Да… Когда человек мертвый, уже ничего не имеет
значения. Но мы ведь живы, правда?
– Правда, – сказала я, хотя вовсе не была в этом
уверена.
– С нами ничего не случится, правда?
– Правда.
– Я знаю, что все будет хорошо. И мы отсюда уедем.
Улетим на нашем самолете… Мы возьмем тебя с собой, Ева… Ты полетишь с нами?
– Конечно.
– И Макс… Тебе нравится Макс?
– Думаю, что на него можно положиться, – осторожно
сказала я.
– Еще как! – Карпик засмеялась и чмокнула меня в щеку.
– Еще как можно положиться.
– Но ты должна пообещать мне…
– Да.
– Ты должна пообещать мне не ходить одной по кораблю.
Где мы нашли тебя вчера, а? На палубе, куда и взрослый боится сунуться…
– Я ждала папочку…
– Я понимаю… – Я прижала Карпика к себе. – И все-таки.
Это очень странный корабль, и нужно быть очень осторожной.
– Это самый обыкновенный корабль. – Карпик посмотрела
мне прямо в глаза, и я увидела в них знание, еще недоступное мне. Или уже
недоступное. – Вот увидишь… Мы можем поспорить с тобой, что я буду гулять где
вздумается и делать что хочется, – и ничего со мной не случится…
– Я тебе верю, но лучше не будем экспериментировать.
– Нет, правда! – Эта идея так увлекла Карпика, что я
даже испугалась. – Самое плохое случается потому, что люди боятся. А я ничего
не боюсь.
– Так не бывает. Каждый человек чего-то, да боится.
– Ладно, ты меня поймала. Я боюсь, что ты можешь
уехать, и мы с папой останемся одни…
– Ну, насчет этого не беспокойся.
– Я не хотела, чтобы он умирал…
– Кто?
– Муха… Я хотела, чтобы все остались живы.
– Если мы будем осторожными, то с нами ничего не
случится…
– Мне жаль. У него такая густая кровь… Мы с Витей
полночи убирали.
Я сжала плечи девочки и уткнулась ей в затылок. Бедняжка,
что ей пришлось пережить! Тут даже взрослые не справляются, ломают себе хребты
(я с легкой брезгливостью вспомнила Вадика и Альберта Бенедиктовича), не то что
тринадцатилетняя девочка…
– Я никогда не видела такой густой крови…
Ну откуда же ты могла видеть кровь, девочка… Разве что когда
у тебя брали ее из пальца на анализ… Ведь даже коленок ты никогда не сбивала,
потому что твоя хромота не давала тебя возможности ни бегать, ни даже гонять на
велосипеде… Густая кровь, конечно, густая, ведь Муха азиат, а там другое
солнце, и другое небо, и другой ритм жизни, в котором кровь становится похожей
на мякоть дыни или персика… Муха, самый безобидный человек.
В дверь кто-то постучал, и я вздрогнула: уж слишком
настойчивым был стук, он не предвещал ничего хорошего.
– Я открою, – сказала Карпик спокойно, в отличие от
меня она не ждала дурных вестей от каждого стука.
– Давай-ка я сама, девочка…
Я открыла дверь и увидела Антона: на лице его застыло
выражение ужаса, и он даже не считал возможным скрывать его.
– Кто?! – выдохнула я.
– Андрей. – только и смог сказать он.
– Андрей?..
– Муж Аники…
Андрей, муж Аники, мы с Карпиком идущие к каюте, приоткрытая
дверь душа, смех, бесстыжий Муха, смущенный шоколадный король, его жалкие
попытки все объяснить – тогда и сегодня ночью. Сегодня ночью, когда он цеплялся
за меня, он что-то хотел доказать мне. Он хотел доказать и доказал. Конечно же,
золотое ренессансное правило, не терпящее никаких исключений: чтобы доказать
свою невиновность, нужно быть убитым…
Карпик подошла к двери, но, сжав зубы, я отогнала ее,
выскочила из каюты и привалилась к ней всем телом; только бы девочке не пришла
в голову мысль отправиться сейчас с нами.
Карпик отчаянно заколотила кулаками; она как будто била не
дверь, а впивалась острыми костяшками в мой позвоночник.
– Пусти меня, Ева! Так нечестно, Ева… Каждый удар
причинял мне боль, а передо мной стоял раздавленный Антон.
– Как? – шепотом спросила я, все еще боясь отойти от
двери. – С ним случилось то же, что и с Мухой? Та же рана? – Большего
выговорить я не могла.
– Нет. Нет… Его нашел этот дурак Вадик. Когда Макс
послал его в душ…
Господи, тот самый душ, который скрывал их с Мухой случайные
поцелуи, душ – самое закономерное место для случайной любви…
– Когда Макс послал его в душ, Вадик нашел его там,
голого… В одной из кабинок, на железной стойке. Он… Он повесился, Ева…
…Когда мы с Антоном добрались до душа, то увидели в дверях
Макса. Мокрый – то ли от воды, то ли от напряжения, – он не пускал внутрь Анику
и, держа ее за плечи, что-то пытался объяснить ей.
– Вам пока не нужно быть здесь, Аника. Правда. Потом,
не сейчас…
– Я пльохо говорить по-русски… – безостановочно
говорила она. – Мнье нужен Андре… Я не видель его… Он ушель… Nuit… Ночь, ви?..
– Вам не нужно… Андрея нет, он мертв.
– Je ne comprends pas… (Я не понимаю)
– Его больше нет. Он умер. Он умер, и его больше нет…
– Je ne comprends pas…
– Уходите… Не сейчас… Нам нужно снять его… Вы не должны
видеть…
– Je ne comprends pas…
– Уведите ее! – взмолился Макс. – Уведите ее
кто-нибудь!
