Ощущение было таким сильным, что она шагнула вперед и подхватила Ирму под руку.
– Вам плохо?
– Мне?! С чего вы взяли!
Женщина порывисто отстранилась. Вгляделась в лицо девушки. Но не прочла на нем ничего, кроме бесхитростной заботы и тревоги.
– Мне показалось, вам сейчас станет плохо, – пробормотала Полина, страшно смутившись. – Извините…
Господи, что она делает?! Не встретила гостью вовремя, потом начала хватать за руки ни с того ни с сего! А ведь Ковальский говорил, что многие люди терпеть не могут прикосновений, потому что у них обостренное чувство личного пространства. Прикоснуться к такому человеку без его разрешения – значит настроить его против себя.
И, кажется, ей только что это удалось.
Но Ирма ободряюще похлопала ее по руке.
– Ничего-ничего, все в порядке. Послушайте, но где же Анжей? Уехал?
– Он скоро будет, – уклончиво ответил Василий. – Пойдемте, Ирма, вы успели как раз к обеду.
– Обед – это прекрасно! – воодушевилась художница и, подобрав юбки, устремилась к дому.
Полина смотрела ей вслед и не могла взять в толк, с чего она решила, что этой энергичной женщине нужна ее помощь.
– Я проголодалась, – донеслось до нее. – Между прочим, Василий, я отказалась от вегетарианской диеты.
– Неужели?
– Представьте, да! Мне настолько опротивела рыба, что я уже видеть ее не могу. Женщине моей комплекции нужно мясо. Много мяса! Когда я ела рыбу, то сама становилась как рыба: холодная и бесстрастная. А художникам нельзя быть бесстрастными. Из них, фигурально выражаясь, должен брызгать мясной сок! Вы согласны со мной?
«Нет! Не соглашайся! – мысленно взвыла Полина (у нее на кухне запекались три крупные форели в пергаменте). – Скажи ей, что все великие художники ели рыбу!»
– Абсолютно согласен, – сказал мерзавец Василий. – Рыба хороша летом, в ухе.
Ирма остановилась возле двери.
– Снова этот ужасный дракон! Анжей все развлекается? Он доведет кого-нибудь до сердечного приступа. Помните, как я испугалась в первый раз?
– Я помню, как вы на него кричали, – со смехом отозвался Василий.
Его смех отозвался в Полине неожиданной болью. С ней он никогда не смеется. Ей он даже не улыбается.
– Что, правда? – изумилась Ирма. – Не может быть!
– Пригрозили, что если он еще раз напугает вас, то на двери будет красоваться его собственная голова.
Ирма от души расхохоталась.
– Боже мой, я совершенно этого не помню! Вы сочиняете!
– Такое не забудешь. Спросите Анжея!
…Десять минут спустя Полина вышла из дома в совершенно взъерошенном состоянии и села на скамейку. Веточка жимолости ласково коснулась ее щеки, словно утешая.
К счастью, комната пришлась Ирме по душе. Но надо было в срочном порядке переиначивать все меню. После краткого совещания с Кларой Ивановной остановились на бифштексах, и теперь Полина волновалась, успеет ли повариха с обедом.
А еще Василий, всегда молчаливый Василий, был с Ирмой так любезен и разговорчив, что Полина ощутила дикое и противоестественное желание стукнуть чем-нибудь тяжелым сначала ее, потом его. Хотя художница точно не была виновата. Проклятый водитель двигался вокруг нее с грацией оцелота и старался быть полезным. «Ухаживает, как племянник, ждущий наследства, за престарелой тетушкой», – с неожиданной злостью подумала Полина.
Конечно, Ирме нравилась его обходительность. Она явно находила Василия привлекательным и не скрывала этого. Они болтали, как старые приятели, и даже подшучивали друг над другом.
«Подшучивали!»
Полина безотчетно разорвала на десяток кусочков ни в чем не повинный хвостик жимолости.
И куда запропастился Ковальский?!
Все, хватит прохлаждаться! Нужно вернуться в дом и помочь Кларе Ивановне.
Девушка поднялась. А через секунду из-за поворота вылетел черный джип.
«Что, уже следующий гость?! Анжей говорил, остальные прибудут не раньше пяти!»
Джип затормозил у калитки так резко, словно впереди была стена. Из-под колес взлетели фонтанчики земли.
Водитель нервно хлопнул дверью и пошел навстречу девушке, сунув руки в карманы.
Полина почувствовала, что с гостями возникнут сложности. С этим – точно.
К ней приближался бледный лысый толстяк с короткой рыжеватой бородкой. Одет он был в черный костюм, застегнутый на все пуговицы. Черные начищенные ботинки, черная рубашка, синий галстук, а из кармашка пиджака выглядывает краешек шелкового черного платка.
Если бы этот костюм надел Анжей, он выглядел бы строгим франтом. Но на толстяке обилие черного цвета производило пугающее впечатление. Казалось, человек сам себя упаковал как можно прочнее: перевязал веревками, перетянул липкой лентой и для верности положил в коробку.
Приглядевшись, Полина поняла, что ее смутило. Костюм был толстяку явно мал. Его телеса выпирали из пиджака, живот рвался наружу, а короткой толстой шее было тесно в жестких объятиях воротничка.
Но запакованный толстяк, даже подойдя к калитке, не ослабил узел галстука и не расстегнул пуговицу. Он лишь дернул подбородком и толкнул калитку – почему-то ногой.
Полина сразу прониклась к нему неприязнью.
Но и лицо приезжего не вызывало симпатии. Узкие губки недобро поджаты, бледные голубые глаза шныряют по сторонам. Завершая неприятный образ, на носу у толстяка, как жаба на кочке, сидела бородавка.
Гость выглядел, как похоронных дел мастер. У которого давно не было клиентов, и он с надеждой ждет, чтобы в город пришла эпидемия тяжелой болезни.
«Паук какой-то», – подумала Полина, тщетно пытавшаяся пробудить в себе добрые чувства к гостю Ковальского.
Как назло, от волнения имя мужчины начисто вылетело у нее из головы. Что там говорил Василий? Какое-то сложное, длинное отчество… И имя такое же! Или не такое же? Нет, все-таки такое же…
Вот черт! Не лезть же на его глазах в блокнот, судорожно листая в поисках нужной страницы!
Господи, как же его зовут?!
Мужчина уже подошел, недовольно хмурясь. И тут память вернулась к Полине.
– Здравствуйте, Манул Манулович! – радостно брякнула она.
Конечно, он был не Манул Манулович. Тарас Иммануилович Воловик не преминул доложить Василию о промахе экономки.
– Что у вас происходит? – скандально начал он, едва завидев водителя и явно решив, что тот здесь главный. – Какая-то девочка меня встречает, обзывает животным!
Василий уставился на Полину. Третий раз за этот день ей захотелось провалиться сквозь землю.
– Простите, пожалуйста! – искренне повинилась она, хотя уже извинялась за минуту до этого. – Я растерялась и перепутала ваше имя. Простите еще раз!
