Я не осмеливался рассказать вам правду. Впервые я чувствовал себя виноватым в том, что чья-то жизнь разрушена из-за моего ключа. Я успокаивал себя тем, что когда-нибудь потом смогу поговорить с вами и попросить прощения за ту роль, которую невольно сыграл в вашей беде.
Но сейчас обстоятельства складываются таким образом, что я не знаю, смогу ли когда-нибудь встретиться с вами. Поэтому пишу вам это письмо. Я должен сказать то, что считаю важным.
Вы не виноваты в том, что произошло. Я пытался объяснить вам это, когда заговорил о ваших родителях, и даже был с вами жесток. Но я хотел действовать вам во благо.
Как многие из тех, кого не любили в детстве, вы совершили ошибку: сказали себе, что вас не за что любить. Что вы не достойны любви.
Сейчас вы говорите себе, что я не прав. Не спорьте со мной. Это чувство сидит в вас так глубоко, что вы и сами не замечаете.
Но самое плохое, мое дорогое дитя, заключается не в этом. Вы пошли дальше. Вы сложили простую формулу, страшную в своей простоте. «Если меня не любили, значит, меня не за что любить. И я в этом виновата».
Всего в три шага вы нашли оправдание своим родителям. А заодно и Дмитрию (да, я отлично помню, как зовут вашего несостоявшегося мужа). В глубине души вы считаете, что его нельзя обвинять за то, что он сделал. Вы говорите себе, что не он виноват, а вы. В том, что он недостаточно вас любил. В том, что он обманул вас. В том, что он вас использовал и выбросил, как выбрасывают отслужившую свое вещь.
Но это неправда. Ваш жених был мерзавец и остался мерзавцем. Вы слышите меня, Полина? Если бы я был рядом, я бы кричал вам об этом.
Даже меня он ввел в заблуждение при первой встрече. И лишь во время второй, когда он раскрылся, я увидел, что передо мной человек беспринципный и гнусный.
Но вы не в ответе ни за его качества, ни за то, что не сумели рассмотреть их.
Вы не виноваты.
Вы не виноваты.
Вы не виноваты, слышите меня, глупое мое, бедное дитя? Я обращаюсь к вам вольно, поскольку сердце подсказывает мне, что мы не увидимся больше.
Простите меня, моя дорогая Полина. Я очень виноват. Я должен был поговорить с вами раньше, чтобы не писать сейчас в спешке это письмо.
Вы прекрасны, добры и отзывчивы. Вы наполняли радостью мои дни в этом доме. Вы заслуживаете любви.
Но чувство вины уничтожит вас, если вы не избавитесь от него.
Это первый шаг к счастью, которое вы заслужили.
Анжей».
Полина сползла с подоконника и уселась на ковер, привалившись спиной к стене. Письмо упало ей на колени.
В этом состоянии ее и нашел Макар Илюшин.
– Вот вы где! – с явным облегчением воскликнул он. – Я уже начал опасаться… Что случилось?
Полина молча протянула ему листок.
Илюшин бегло просмотрел его. Затем придвинул стул, сел и прочел не торопясь.
Закончив читать, он взглянул на Полину.
– Знаете, а я начинаю лучше думать о Ковальском. Старикан не такой прожженный циник, каким казался.
Полина подняла на него глаза и слабо возмутилась:
– Он вовсе не циник.
– Еще какой! Но вы уже защищаете его. Это радует.
– Я не знаю, что думать обо всем этом, – убитым голосом призналась Полина. – У меня в голове вата.
– Не нужно ничего думать. Ковальский пытался вам помочь. Он, кстати, прав во всем. Это еще Серега попробовал вам объяснить, но не имел успеха. А ключ при вас?
– Да.
– Давайте. Давайте, давайте! Он мне нужен. Не хочу, чтобы кто-нибудь отобрал его у вас и прошел вашим путем.
– Мне он тоже нужен! – запротестовала Полина. – Мне с ним легче!
– Я верну.
– Когда?
– Когда все закончится.
– В каком смысле? И как я узнаю, что все закончилось?
– А я вам скажу, – пообещал Илюшин.
Полина со вздохом вложила ему в ладонь ключ.
– Что вы задумали, Макар?
– Небольшую ловушку, очень простую и, надеюсь, действенную.
– Хотите узнать, кто убил эконома?
– Мне это известно.
– Что?!
Полина вцепилась в его руку.
– Как известно? Откуда?!
Судя по выражению лица Илюшина, он собирался объявить, что это очевидно любому думающему человеку. Но сдержался.
– Полина, вы все узнаете в свое время, – терпеливо сказал он. – Да не тяните так, свитер порвете.
– Кто это? Скажите, кто?
– Не скажу. Мне нужны доказательства, а их пока нет.
– Это Воловик? Нет, это Давид!
Макар закатил глаза.
– Что, Ирма? – упавшим голосом спросила Полина.
– А почему бы не садовник? Если бы мы находились в Англии, это непременно оказался бы садовник. Или вообще почтальон.
– Ну, Макар! – взмолилась Полина. – Вы не можете так со мной поступить!
– Считайте, что я хочу сделать вам сюрприз. А теперь вставайте. Вы мне нужны.
– В качестве помощницы? – Полина немного воспряла духом.
– Почти.
Как выяснилось, Полина нужна была Макару в качестве предмета интерьера. Именно так она поначалу расценила его желание посадить ее в библиотеке и оставить до вечера.
– И что мне тут делать? – мрачно спросила она.
– Читайте. Размышляйте. Здесь отличное место для того, чтобы размышлять. Правда, вам будут мешать… Я надеюсь.
И тут Полина поняла.
– А вы не боитесь, что он меня убьет? – тихо спросила она. – Или для этого вы меня тут и оставляете? По двум трупам легче искать убийцу, чем по одному?
– Не просто легче, а значительно легче! – воодушевленно отозвался Макар. – Первый-то труп лежалый. А ваш будет свеженький, со всеми нужными следами.
Несколько секунд девушка смотрела на него широко раскрытыми глазами. А потом рассмеялась.
– И вы называете Анжея циником? Да по сравнению с вами он просто ромашка!
– Зато вы перестали бояться, – пожал плечами Макар.
Полина прислушалась к себе и поняла, что Илюшин прав.
– Почему вы думаете, что он меня не тронет? – уже спокойно спросила она.
– Потому что рядом постоянно кто-то будет.
– Кто-то? Вы уверены, что этот «кто-то» – не тот, кого вы ловите?
– Уверен. Серега Бабкин, конечно, не без странностей. Но что ему точно не нужно, так это Зеленая Дверь. А если б он и захотел в нее войти, то не стал бы заморачиваться с ключами, а просто вышиб ее головой.
