Когда Эндрю во второй раз за последние несколько дней хорошим пинком отправил тасманийского дьявола в кусты, было основание надеяться, что зловредный питомец Робертсона запомнит этот пинок лучше первого. И в следующий раз, заслышав незнакомые шаги, предпочтет не кидаться на посетителей, а куда-нибудь спрятаться.
Робертсон усадил гостей на кухне и предложил пива. Эндрю охотно согласился, а Харри попросил стакан минералки. Ее у Робертсона не оказалось, поэтому Харри решил просто закурить.
– Нет-нет, – сказал Робертсон, увидев у него в руках пачку сигарет. – В моем доме курить запрещается. Курение вредит здоровью. – И он одним глотком выпил полбутылки.
– Так вы сторонник здорового образа жизни? – спросил Харри.
– Конечно! – Робертсон сделал вид, что не заметил в его голосе иронии. – В этом доме не курят и не едят ни мяса, ни рыбы. Мы дышим чистым воздухом и питаемся дарами природы.
– Ваша псина тоже?
– Моя собака не пробовала ни мяса, ни рыбы с тех пор, как была щенком. Она настоящий вегетарианец, – с откровенной гордостью сказал Робертсон.
– Это объясняет ее скверный характер, – пробормотал Эндрю.
– Мы так поняли, мистер Робертсон, что вы знакомы с Эвансом Уайтом. Что вы можете нам рассказать? – Харри достал блокнот. Он не собирался ничего записывать, но по опыту знал, что сам вид блокнота вызывает у свидетелей ощущение значимости даваемых показаний. Свидетели подходят к делу основательнее, стараются не допускать в показаниях ошибок и точнее указывают имена, названия мест и время в часах и минутах.
– Констебль Кенсингтон позвонил мне и спросил, кто заходил к Ингер Холтер, когда она здесь жила. И я сказал, что, кажется, видел того молодого человека с фотографии, где он с ребенком.
– Вот как?
– Да, этот молодой человек, насколько я знаю, приходил сюда дважды. В первый раз они заперлись у нее в комнате и не выходили оттуда двое суток. Ее было очень… э-э… очень слышно. Я подумал о соседях и включил громкую музыку, чтобы не ставить их в неловкое положение. В смысле Ингер и того парня. Думаю, им это не слишком мешало. Во второй раз он зашел к ней и почти сразу вышел.
– Они поругались?
– Думаю, да. Она кричала, что расскажет той стерве, какой он мерзавец. И что она расскажет кое-кому о его планах.
– Кое-кому?
– Она назвала имя, но я забыл.
– А эта «стерва» – кто это может быть? – спросил Эндрю.
– Я стараюсь не вмешиваться в личную жизнь квартирантов, констебль.
– Отличное пиво, мистер Робертсон. Так что это за «стерва»? – Эндрю, казалось, не слышал его ответа.
– Ну, как бы это… – протянул Робертсон. Его глаза нервно бегали от Эндрю к Харри и обратно. Он попробовал улыбнуться. – Это ведь очень важно для следствия, верно?
Вопрос повис в воздухе.
Эндрю со стуком поставил бутылку на стол и сурово посмотрел на домовладельца.
– Вы, Робертсон, слишком много смотрите телевизор. Думаете, я сейчас незаметно положу на стол стодолларовую бумажку, вы шепнете мне имя и мы молча разойдемся? В реальности все не так, и мы сейчас позвоним, и сюда под вой сирен прикатит полицейская машина, на вас наденут наручники и заберут, хотите вы того или нет, на глазах у всех соседей. Потом, в участке, вам в лицо будут светить лампой и как «возможному подозреваемому» устроят допрос на всю ночь. Без адвоката. В реальности все может обернуться приговором за сокрытие информации по делу об убийстве. Это превращает вас в соучастника и гарантирует шесть лет строгого режима. Ну, как вам это, мистер Робертсон?
Побледневший Робертсон беззвучно открывал и закрывал рот. Как аквариумная рыбка, которая поняла, что обед сейчас будет не у нее, а из нее.
– Я… я не хотел, чтобы… – наконец выговорил он.
– В последний раз спрашиваю: кто такая эта «стерва»?
– Наверное, та, на фотографии… та, которая была здесь…
– На какой фотографии?
– На той, что висит у нее в комнате. Она там стоит за Ингер и тем парнем. Такая маленькая, загорелая, с повязкой на лбу. Я ее узнал, потому что несколько недель назад она приходила сюда и спрашивала Ингер. А когда я ее позвал, они вышли на лестницу и стали разговаривать. Потом – кричать и ругаться. Хлопнула дверь, и Ингер в слезах убежала в свою комнату. Больше я той девушки не видел.
– Не могли бы вы принести эту фотографию, Робертсон? Я оставил копию в своем кабинете.
Робертсон был сама услужливость. Он мгновенно убежал и вернулся с тем самым групповым снимком. Харри хватило одного взгляда, чтобы понять, кто эта женщина.
– Мне сразу показалось, что я ее где-то видел, – сказал он.
– Это же наша сердобольная мадам! – удивленно воскликнул Эндрю.
– Думаю, ее зовут Анджелина Хатчинсон.
Когда они уходили, тасманийского дьявола видно не было.
– Детектив Кенсингтон, ты не задумывался, почему все зовут тебя «констеблем»? – поинтересовался Харри, когда они уже сели в автомобиль.
– Потому что у меня располагающая внешность. «Констебль» звучит как «добрый дядя», а? – с довольным видом спросил Эндрю. – И у меня не хватает смелости их поправлять.
– Да, прямо плюшевый мишка, – рассмеялся Харри.
– Коала, – сказал Эндрю.
– «Шесть лет строгого режима»! – вспомнил Харри. – Ну ты и враль!
– Больше ничего в голову не пришло, – ответил Эндрю.
7
Terra nullius, сутенер и Ник Кейв
В Сиднее шел дождь. Вода барабанила по асфальту, билась о стены домов и тонкими ручейками бежала вдоль тротуаров. Люди спешили в поисках укрытия, расплескивая воду каблуками. Кое-кто, конечно, слушал утром прогноз и захватил с собой зонтик. И теперь зонтики проклевывались на улице, как огромные яркие поганки. Эндрю и Харри стояли и ждали зеленого света на Уильям-стрит возле Гайд-парка.
– Помнишь аборигена, который в тот вечер сидел в парке рядом с «Олбери»? – спросил Харри.
– В Грин-парке?
– Он пытался с тобой поздороваться, а ты ему не ответил. Почему?
– Я с ним незнаком.
Зажегся зеленый, и Эндрю нажал на газ.
Когда Харри вошел в бар «Олбери», там почти никого не было.
– Рановато, – сказала Биргитта, продолжая расставлять по полкам чистые стаканы.
– Я подумал, что пока посетителей не так много, обслуживание будет лучше.
– Здесь мы обслуживаем всех одинаково хорошо. – Она ущипнула Харри за щеку. – Чего изволите?
– Просто кофе.
– Просто кофе выпьешь дома.
– Спасибо, мое сокровище.
