– Честно говоря, сэр, понять было не так уж трудно. Но сначала, когда у меня мелькнула такая мысль, я в нее не поверил. После похорон меня подвозил Джим Конноли, старый товарищ Эндрю по боксу. С ним была жена. Когда они познакомились, она выступала в цирке. Он сказал, что целый год ежедневно приходил на ее выступления, прежде чем сделать ей предложение. Сначала мне это не пришло в голову, но потом я задумался: вдруг он говорил буквально? Другими словами, у них была возможность видеться каждый день. И тут до меня дошло – когда мы с Эндрю были в Литгау, команда Джима Чайверса выступала в большом шатре. Был там и парк аттракционов. Тогда я попросил Юна позвонить в билетную кассу Чайверса и проверить. И точно. Команда Джима Чайверса почти всегда гастролирует в составе цирка шапито или парка аттракционов. С утра Юну прислали сведения о прежних турне – оказалось, в последние годы Джим Чайверс гастролировал с цирковой труппой. Труппой Отто Рехтнагеля.
– Ясно. Значит, боксеры в момент совершения преступлений были где-то рядом. Но ведь у Эндрю в команде Чайверса много знакомых.
– Эндрю познакомил меня только с одним. Надо было сообразить, что в Литгау он меня возил вовсе не для того, чтобы расследовать банальное изнасилование. Тувумба был для Эндрю почти как сын. Они многое пережили вместе. Из всех его подопечных он один стал для Эндрю родным.
И хотя Эндрю Кенсингтон никогда бы не признался в теплых чувствах к своим соплеменникам, Тувумбу он, кажется, любил именно потому, что они оба были аборигенами. Поэтому Эндрю не мог арестовать его сам. Все его моральные принципы, врожденные и приобретенные, разбивались о преданность своему народу и любовь к Тувумбе. Никто не знал, какая страшная борьба шла у него внутри. Он должен был остановить маньяка и при этом не совершить детоубийства. Для этого ему и понадобился я, посторонний человек, которого можно было подтолкнуть к цели.
– Говоришь, Тувумба?
– Тувумба. Эндрю узнал, что все убийства – его рук дело. Возможно, ему рассказал об этом страдающий от несчастной любви Отто Рехтнагель, когда Тувумба его бросил. Возможно, Эндрю взял с него слово ничего не сообщать полиции, чтобы не участвовать в поимке преступника. Но, думаю, Отто готов был расколоться. Понятное дело, он опасался за свою жизнь, потому что понял: Тувумбе ни к чему живой экс-любовник, который может выдать его когда ему вздумается. Тувумба знал, что Отто общается со мной и что игра может кончиться в любую минуту. Тогда он решил убить его во время представления. Они и раньше гастролировали с похожей программой, так что Тувумба знал, когда лучше действовать.
– А почему не убить Отто у него дома? У него же были ключи?
– Я и сам над этим голову ломаю. – Харри умолк.
Маккормак помахал рукой:
– Харри, не бойся, высказывай свое предположение. Вреда от этого не будет.
– Тщеславие.
– Тщеславие?
– Тувумба не только психопат, он еще и фанфарон. Нельзя недооценивать тщеславие. Убийства на сексуальной почве были продиктованы одержимостью, но это убийство он собирался совершить по необходимости. Руки у него были развязаны, мания не вынуждала его следовать какому-то образцу. Появилась возможность совершить эффектное убийство, которое увенчало бы его жизнь. Можно сказать, это ему удалось – «убийство клоуна» будут вспоминать, когда про убитых девушек уже забудут.
– Хорошо. И когда Эндрю узнал, что ты собираешься арестовать Отто, то сбежал из больницы, чтобы нас остановить?
– Думаю, он поехал прямо к Отто, чтобы поговорить с ним, подготовить к аресту, сказать, как важно ему молчать о Тувумбе, чтобы ни Отто, ни Эндрю не оказались причастны к этому делу. Успокоить его, сказать, что Тувумбу все равно схватят, как Эндрю и планировал, надо только немного подождать. И чтобы я подождал. Но что-то пошло не так. Не знаю что, но не сомневаюсь, что Эндрю Кенсингтона в итоге убил Тувумба.
– Почему ты так уверен?
– Интуиция. Здравый смысл. И одна маленькая деталь.
– Какая?
– Когда я навещал Эндрю, он сказал, что на следующий день к нему придет Тувумба.
– И?
– В больнице Сент-Этьен посетителей записывают при входе. Юн позвонил в больницу, и они проверили, кто звонил или приходил к Эндрю после меня.
– Говори яснее, Харри.
– Если бы что-то случилось, Тувумба позвонил бы Эндрю в больницу и оставил сообщение. А раз он этого не сделал, то никак не мог узнать об отсутствии Эндрю, не доходя до регистратуры. Но тогда бы его отметили в книге посетителей. Значит…
– Значит, он сам убил его накануне вечером.
Харри развел руками:
– Зачем ему идти к тому, кого уже нет, сэр?
Воскресенье было долгим. Оно показалось Харри долгим с самого утра. Все собрались в комнате для совещаний и наперебой старались показать свою сообразительность.
– Итак, ты звонишь ему на мобильный, – сказал Уодкинс. – И проверяешь, дома ли он.
Харри покачал головой:
– Он осторожен и прячет Биргитту в другом месте.
– Может, у него дома мы найдем какую-нибудь подсказку? – предположил Лебье.
– Нет! – отрезал Харри. – Если он узнает, что мы побывали у него дома, то поймет, что я проболтался, и тогда Биргитте конец.
– Ну, для этого он должен сначала прийти домой, а мы уже будем наготове и схватим его, – не сдавался Лебье.
– А что, если он и это предусмотрел и сумеет убить Биргитту, не присутствуя при этом? – ответил Харри. – Вдруг она лежит где-нибудь связанная, а Тувумба не скажет нам где? – Харри обвел товарищей взглядом. – Например, он установил бомбу, которая взорвется через определенное время.
– Стоп! – Уодкинс хлопнул по столу. – Не надо все превращать в сюжет для комикса! Как это насильник вдруг превратится во взрывника? Время идет, и можно просто протирать штаны. Но я думаю, неплохо бы заглянуть к Тувумбе домой. И поставить там хорошую мышеловку.
– Он не такой дурак! – сказал Харри. – Вы понимаете, что так мы ставим жизнь Биргитты под угрозу?
Уодкинс покачал головой:
– Не хотел говорить этого, Хоули, но боюсь, твое отношение к похищенной мешает тебе сейчас мыслить трезво. Давай сделаем так, как сказал я.
Лучи вечернего солнца пробивались сквозь деревья на Виктория-стрит. На спинке соседней скамейки сидела птица кукабурра и прочищала горло перед вечерним концертом.
– Ты, наверное, думаешь, странно, как это люди могут сегодня ходить и улыбаться, – говорил Джозеф. – Что вот они возвращаются с пляжа, из зоопарка или от бабушки в Воллонгонге и думают только о воскресном ужине в кругу семьи. Ты, наверное, воспринимаешь как личное оскорбление то, что в листве играет солнце, когда тебе хочется видеть мир в руинах и слезах. Харри, друг мой, что я могу тебе сказать? Ты заблуждаешься. Воскресный обед ждет, и так и должно быть.
