Харри выглянул в окно и сразу припомнил то место, где они остановились.
— Какие-то проблемы? — спросила она.
— Нет-нет. — На светофоре загорелся зеленый свет, Харри нажал на газ. — Просто у меня плохие воспоминания об этом месте.
— У меня тоже, — сказала она. — Пару лет назад я проезжала здесь на поезде, как раз после того, как одна полицейская машина проехала переезд и врезалась в ту стену. — Она показала рукой. — Это было ужасно. Один полицейский повис на изгороди, как будто его распяли. Я потом несколько ночей подряд не могла заснуть. Мне рассказывали, что полицейский, который вел машину, был пьян.
— А кто вам это рассказывал?
— Так, один, я с ним вместе училась. Из Полицейской академии.
Они проехали Фрёен. Виндерн остался позади. Далеко позади, подумал Харри, будто решив это для себя — окончательно и бесповоротно.
— Так вы учились в Полицейской академии? — спросил он.
— Вы с ума сошли? — Она снова рассмеялась. Харри нравился ее смех. — Нет, я изучала право в университете.
— Я тоже, — сказал он. — В каком году вы туда поступили?
Какой ты хитрец, Холе!
— Я закончила его в девяносто девятом.
Харри начал в уме вычитать и складывать. Да, ей минимум тридцать.
— А вы?
— В девяностом, — ответил Харри.
— Тогда вы должны помнить концерт группы «Рага Рокерз» во время «Юстиваля» в восемьдесят восьмом!
— Конечно помню. Я был на нем. В саду.
— Я тоже! Было здорово, правда? — Она посмотрела на него. Ее глаза блестели.
«Где? — думал Харри. — Где ты была?»
— Да, было классно. — Харри уже плохо помнил сам концерт. Но он вдруг отчетливо вспомнил тех девчонок, которые выпрыгивали из толпы, когда играли «Рага Рокерз».
— Но если мы вместе учились, у нас должно быть много общих знакомых, — предположила она.
— Сомневаюсь. Я уже работал в полиции, и мне было не до студенческой тусовки.
Молча они проехали перекресток с улицей Индустригата.
— Можете высадить меня здесь, — сказала она.
— Вам именно сюда?
— Да, тут уже недалеко.
Харри съехал на обочину, она повернулась к нему. Непослушная прядь волос упала ей на лицо. Взгляд, мягкий и холодный одновременно. Карие глаза. Внезапно Харри пришла в голову совершенно неожиданная и безумная мысль: ему захотелось поцеловать ее.
— Спасибо, — сказала она и улыбнулась.
Она повернула ручку двери. Но ничего не произошло.
— Прошу прощения, — сказал Харри, перегнулся через нее и вдохнул запах ее духов. — Этот замок… — Он с силой толкнул дверь, и она открылась. Он чувствовал себя как пьяный.
— Может, еще увидимся, — сказала она.
— Может быть.
Ему захотелось спросить, куда она идет, где она работает, нравится ли ей ее работа, что ей еще нравится, любит ли она кого-нибудь, не хочет ли она пойти с ним на концерт, пусть и не на «Рага Рокерз». Но, к счастью, было слишком поздно, она уже шла своим балетным шагом по тротуару улицы Спурвейсгата.
Харри вздохнул. Он встретил ее полчаса назад и даже не спросил, как ее зовут. Пожалуй, пора его списывать в архив. Досрочно.
Харри посмотрел в зеркало и самым бессовестным образом развернул машину посреди улицы. До Вибесгате было недалеко.
Эпизод 41
Улица Вибесгате, Майорстуа, 3 марта 2000 года
Тяжело дыша, Харри миновал четвертый лестничный пролет. На пороге квартиры его с улыбкой ждал мужчина.
— Прошу прощения за лестницу. — Мужчина протянул ему руку. — Синдре Фёуке.
У него в глазах по-прежнему горела юность, но лицо свидетельствовало — да, он побывал на двух мировых войнах. Как минимум. Остатки седых волос были зачесаны назад. Поверх грубой красной рубахи надет свитер. Рукопожатие было коротким и крепким.
— Я только что сварил кофе, — сказал он. — Я знаю, зачем вы пришли.
Они прошли в гостиную, обставленную как рабочий кабинет. Посреди комнаты, на бюро, стоял компьютер. Повсюду валялись бумаги, на столах и на полу вдоль стен лежали стопки книг и журналов.
— Я тут еще не совсем прибрался, — сказал он, расчищая для Харри диван.
Харри посмотрел на стены: никаких картин, только календарь с пейзажем Нурмарки.
— У меня есть большой проект, и я надеюсь, он выльется в книгу. История войны.
— А разве никто еще не написал такую книгу?
Фёуке расхохотался:
— Как видите, и не одну! Но они писали не совсем про то. А я хочу рассказать историю моей войны.
— Понятно. А зачем вам это?
— Не хочу показаться претенциозным, но мы, те кто там побывал, должны передать свой опыт грядущим поколениям прежде, чем сойдем в могилу. — Фёуке скрылся в кухне и теперь кричал оттуда в гостиную. — Эвен Юль позвонил мне и сказал, что у меня будут гости. Вы ведь из полиции?
— Да. Но Юль говорил мне, что вы живете в районе Холменколлена.
— Мы с Эвеном не слишком часто общаемся. Я решил не менять номер телефона — ведь я переехал сюда ненадолго. До тех пор, пока не закончу книгу.
— Ясно. А я сначала поехал по тому адресу. Там встретил вашу дочь, и она мне сказала, где вы теперь живете.
— Так она была дома? Работу, значит, прогуливает?
«Какую работу?» — хотел было спросить Харри, но подумал, что это выглядело бы странно.
Фёуке вернулся из кухни с большим дымящимся кофейником и парой кружек.
— Черный будете? — Он поставил одну кружку перед Харри.
— С удовольствием.
— Это хорошо. Потому что выбора у вас все равно нет. — Фёуке засмеялся, и пока наливал кофе, часть расплескал на стол.
Харри удивился, как мало общего у Синдре Фёуке с дочерью. У него не было ее изысканного выговора и манер, да и чертами лица, темными волосами она пошла не в отца. Только лоб у Синдре Фёуке был похож на ее. Высокий, с толстой голубой веной посередине.
— У вас в Холменколлене большой дом, — заметил Харри вслух.
— С ним сплошной ремонт, да еще снег надо убирать. — Фёуке попробовал кофе и с удовольствием причмокнул. — В нем мрачно и уныло. К тому же он далеко от центра. Терпеть не могу Холменколлен. Потом, там живут одни чистоплюи. Человеку, который приехал из Гюдбрансдаля, как я, там просто делать нечего.
— Тогда почему вы его не продадите?
— Там нравится дочке. Конечно, она там выросла. Но думаю, вы хотите поговорить про Зеннхайм?
— Ваша дочь живет одна?
