— Значит, если мы возьмем солдата, воевавшего, скажем, во Второй мировой войне — не важно, на чьей стороне, — ему, чтобы убить, нужно преодолеть значительно меньший порог, чем другому человеку? При том, что оба психически нормальные?
— И да и нет. Солдата научили убивать на войне, и, чтобы внутренний тормоз не срабатывал, он должен ощущать себя в том же контексте.
— Значит, он должен думать, что по-прежнему сражается на войне?
— В общем-то, да. Но если он так считает и продолжает убивать и убивать, в медицинском плане он не считается больным. Вернее — не более больным, чем любой солдат. В таком случае можно говорить только о расщепленном восприятии действительности, но тут мы с вами вступаем на зыбкую почву.
— Почему? — спросил Халворсен.
— Кто вам скажет, что есть действительность, мораль и этика на самом деле? Психологи? Судьи? Политики?
— Ну… — протянул Харри. — Во всяком случае, они говорят.
— Вот именно, — сказал Эуне. — Но если вы считаете, что у них есть на это право, ваше мнение либо необдуманное, либо ошибочное. Думая так, вы отказываете себе в праве на моральную оценку. Если кого-то, скажем, посадили в тюрьму за то, что он состоял в совершенно законной партии, ему захочется найти другого судью. Обжаловать дело, так сказать, в высшей инстанции.
— Бог мой судья, — вспомнил Харри.
Эуне кивнул.
— Что это, по-вашему, означает, Эуне?
— Возможно, таким образом он пытался объяснить свой поступок. Что, несмотря ни на что, ему важно, чтобы его поняли. Как и большинству других.
По дороге к Фёуке Харри заехал в ресторан «Скрёдер». Как и обычно, в это время посетителей не было, Майя стояла возле телеэкрана, курила и читала газету. Харри показал ей фотографию Эдварда Мускена, которую Халворсен добыл на удивление быстро — наверняка через автоинспекцию, ведь два года назад Мускену выдавали водительские права международного образца.
— Да, видела я эту сморщенную рожу, — кивнула Майя. — Но где и когда? Раз я его помню, значит, он наведывался сюда пару раз, но точно, что не часто.
— Кто-нибудь из других посетителей разговаривал с ним?
— Ну и вопросики у тебя, Харри!
— В эту среду в полпервого кто-то звонил с вашего телефона-автомата. Ты, конечно, не обязана все помнить, но мог ли это быть он?
Майя пожала плечами:
— Мог, а что же? А мог и Дед Мороз. Ты же знаешь, как оно иногда бывает, Харри.
По пути на Вибесгате Харри позвонил Халворсену и попросил его наведаться к Эдварду Мускену.
— Задержать его?
— Нет-нет. Только проверь его алиби насчет убийства Браннхёуга и сегодняшнего исчезновения Сигне Юль.
Когда Синдре Фёуке открыл дверь, лицо его было серого цвета.
— Вчера ко мне заскочил приятель с бутылкой виски, — объяснил он, скорчив гримасу. — Мне такое уже тяжеловато. Где мои шестьдесят лет…
Он засмеялся и пошел снимать с плиты кофеварку.
— Читал об убийстве той важной шишки из МИДа, — кричал он из кухни. — Там написано, что полиция исключает связь между убийством и его словами о норвежских легионерах. А газета «Верденеганг» считает, что за этим стоят неонацисты. Вы в это верите?
— Может быть, в это верит «Верденеганг». Мы ни во что не верим и ничего не исключаем. Как там ваша книга?
— Пока что дело мало продвинулось. Но если я ее закончу, она откроет людям глаза. Так, по крайней мере, я говорю сам себе, когда на меня нападает хандра. Как сегодня.
Фёуке поставил кофеварку на столик и сел в кресло. На кофеварку было намотано холодное полотенце. Старая военная хитрость, объяснил хозяин с лукавой улыбкой. Ему очень хотелось, чтобы гость спросил, в чем суть этой хитрости, но у Харри было мало времени.
— Пропала жена Эвена Юля, — сказал он.
— Ну и ну! Сбежала?
— Не думаю. Вы с ней знакомы?
— Лично не встречал, но слышал, какой был переполох, когда Юль собирался жениться. Что она была фельдшерицей и все такое прочее. А что случилось?
Харри рассказал про телефонные звонки и внезапное исчезновение.
— Больше нам ничего не известно. Я думал, вы знакомы с ней, и надеялся, что вы подадите какую-нибудь идею.
— Прошу прощения, но… — Фёуке замолчал, глотнул кофе. Похоже, он что-то надумал. — Что, вы говорите, было написано на зеркале?
— Бог мне судья, — сказал Харри.
— Хм.
— О чем вы задумались?
— Я вообще-то не уверен… — Фёуке потер небритый подбородок.
— Просто скажите.
— Вы говорите, он, возможно, хотел объяснить свой поступок, сделать так, чтобы его поняли…
— Ну?
Фёуке встал, подошел к книжному шкафу, достал оттуда толстую книгу и начал ее листать.
— Точно, — сказал он наконец. — Так я и думал.
Он протянул книгу Харри. Это был словарь библейских имен.
— Посмотрите на «Даниил».
Харри пробежал страницу глазами и нашел это имя. «Даниил (др. — евр.) — Бог мой судья».
Он посмотрел на Фёуке, тот собирался налить в чашки еще кофе.
— Вы ищете привидение, Холе.
Эпизод 80
Улица Парквейен, Ураниенборг, 12 мая 2000 года
Юхан Крун принял Харри у себя в кабинете. Шкаф за спиной адвоката был битком набит делами разных лет, подшитыми в солидные коричневые кожаные папки, странно контрастирующие с детским лицом Юхана Круна.
— Рад увидеть вас снова. — Крун жестом пригласил Харри сесть.
— Вы меня помните? — спросил Харри.
— Память пока меня не подводит. Да. Сверре Ульсен. У вас тогда было сильное дело. Жаль, что городскому суду не удалось соблюсти все формальности.
— Я пришел по другому поводу, — сказал Харри. — Попросить вас об одной услуге.
— Попросить вы можете бесплатно. — Крун сложил ладони пальцами вверх. Он напоминал мальчишку, который пытается сыграть взрослого на сцене школьного театра.
— Я ищу оружие, которое незаконно ввезли в страну, и у меня есть основания полагать, что Сверре Ульсен так или иначе мог быть в этом замешан. Учитывая, что ваш клиент уже умер, обязательство о неразглашении уже не мешает вам предоставить полиции нужную информацию. Этим вы помогли бы раскрыть убийство Бернта Браннхёуга, которого — мы в этом совершенно уверены — убили именно из этого оружия.
Крун криво улыбнулся:
— Думаю, что будет лучше, если вы предоставите мне право решать, когда истекают мои обязательства, господин следователь. Это не происходит автоматически после смерти клиента. А вам не кажется, что с вашей стороны это несколько бестактно — приходить сюда и делать подобные заявления после того, как вы же и застрелили моего клиента?
