Беата улыбнулась и даже не покраснела.
— Просто подумала, что не стоит вот так — обухом по голове. Есть же правило: надо походить вокруг да около. Представить вещи не в таком мрачном свете.
— Да, слышал про такое. — Харри прикурил сигарету. — Никогда у меня не получалось разговаривать с людьми. Вот слушать — другое дело. А может… — Он осекся.
— Что «может»?
— Может, я уже ни на что не годен? Может, я уже работаю без отдачи? Может, надо заняться… чем-нибудь другим? Ты не против сесть за руль?
Он бросил ей ключи через крышу машины.
Она поймала и посмотрела на них с каким-то удивленным выражением лица.
В восемь часов в зале для совещаний снова собралась четверка ведущих следователей и Эуне.
Харри доложил о встрече на вилле Балле и сказал, что Олауг Сивертсен отнеслась к делу довольно спокойно. Разумеется, она испугалась, узнав, что, возможно, попала в зону внимания серийного убийцы, но паниковать не стала.
— У Беаты возникла мысль: пускай она какое-то время поживет у сына, — добавил Харри. — По-моему, мысль здравая.
Волер покачал головой.
— Почему нет? — удивился Харри.
— Преступник может наблюдать за будущим местом преступления. Если мы начнем что-то там менять, рискуем его спугнуть.
— То есть ты предлагаешь использовать старую, ни в чем не повинную женщину как… как… приманку? — Беате хотелось скрыть свою злость, но лицо заливалось краской.
Волер некоторое время смотрел на Беату, а она смотрела на него. Когда пауза затянулась, Мёллер уже открыл было рот, чтобы сказать хоть что-нибудь — неважно, что и каким голосом, — но Волер его опередил:
— Главное для меня — поймать этого человека, чтобы все могли спать спокойно. А за бабулей, насколько мне известно, придут только на следующей неделе.
Мёллер рассмеялся — неестественно и громко, потом, почувствовав эту неестественность, еще громче.
— Все равно она никуда не уедет, — сказал Харри. — Ее сын давно живет где-то за границей.
— Вот и хорошо, — ответил на это Волер. — Что до общежития, оно почти пустое, как обычно в каникулярное время. Мы переговорили с оставшимися и попросили их завтра быть дома. Лишней информации давать не стали, сказали, что хотим поймать домушника на месте преступления. Всю аппаратуру наблюдения установим ночью. Надеюсь, в это время наш преступник спит.
— А отряд быстрого реагирования? — спросил Мёллер.
Волер улыбнулся:
— Радуются.
Харри выглянул в окно, пытаясь вспомнить, каково это — радоваться.
Когда Мёллер завершил совещание, Харри отметил про себя, что пятна пота под мышками у Эуне по очертаниям стали напоминать Республику Сомали.
Они остались втроем. Мёллер достал из холодильника четыре бутылки «Карлсберга». Эуне радостно кивнул, Харри коротко покачал головой.
— Зачем он дает нам ключ к коду, чтобы мы смогли разгадать его следующий шаг? — спросил Мёллер, открывая бутылки.
— Он пытается рассказать нам, как его поймать, — ответил Харри, открывая окно.
С улицы тут же ворвались мошки-однодневки, отчаянно стремящиеся продлить свое существование, и звуки летнего городского вечера: прошумела машина, прозвенел чей-то смех, чьи-то каблучки быстро простучали по асфальту. Люди радовались жизни.
Мёллер недоверчиво посмотрел на Харри, потом на Эуне — в поисках подтверждения, что Холе окончательно свихнулся.
Психолог сложил пальцы шпилем перед своим бантом и высказал свое просвещенное мнение:
— Возможно, Харри прав. Не новость, что серийный убийца иногда рискует и помогает следствию, потому что в глубине души хочет, чтобы его остановили. Если верить психологу Сэму Вакнину, серийные убийцы желают, чтобы их поймали и наказали, чтобы удовлетворить свое садистское супер-эго. Я же больше склоняюсь к теории, что им нужна помощь, чтобы остановить чудовище внутри себя. Желание быть пойманным — это в какой-то степени объективное осознание собственной болезни.
— Так они в курсе, что психи?
Эуне кивнул.
— Наверное… — тихо сказал Мёллер, поднимая бутылку, — паршивое ощущение. — И он отправился перезвонить журналисту из «Афтенпостена», который интересовался, поддерживает ли полиция Комитет по охране материнства и детства, который не рекомендовал выпускать детей на улицу без присмотра.
Харри и Эуне остались слушать у окна звуки незасыпающего Осло. Шум, крики с вечеринки вдалеке, песни «Строук» временами прерывались криком муэдзина, призывающего мусульман на молитву. Неизвестно почему, его голос приобретал какое-то металлическое звучание — это казалось кощунственным, но по-своему завораживало.
— Из чистого любопытства спрошу, — начал Эуне. — Что сыграло решающую роль? Как ты догадался про пятерку?
— В смысле?
— Я немножко понимаю в творческом процессе. Так что случилось?
Харри улыбнулся:
— Скажем так, последним, что я увидел перед тем, как заснуть под утро, были электронные часы рядом на столике. Он показывал три пятерки. Три женщины из пяти.
— Удивительно у тебя мозги работают, — сказал Эуне.
— Ну… — протянул Харри. — Один знакомый, который смыслит в кодах, говорит, для того чтобы расшифровать, надо ответить на вопрос «зачем». Тут уже ответ не «пять».
— Так зачем?
Харри зевнул и потянулся.
— А вот это по вашей части, Столе. Я не против, если мы просто его поймаем.
Эуне с улыбкой посмотрел на часы и встал.
— Харри, ты удивительный человек. — Он надел твидовый пиджак. — Знаю, ты последнее время пил, но сейчас выглядишь получше. Дела пошли в гору?
Тот покачал головой:
— Просто трезвый.
К вечеру Осло принарядился, словно к празднику, разноцветными рекламами и вывесками.
Неподалеку от своего дома, в свете неоновой вывески бакалеи «Ниязи», Харри увидел женщину в солнечных очках. В одной руке она держала белый пакет, другая рука упиралась в бедро. Женщина улыбалась и всем своим видом показывала, что ждет именно его.
Это была Вибекке Кнутсен.
Харри понял, что это игра, шутливая затея, в которой ему отведена какая-то роль. Он замедлил шаг и улыбнулся в ответ, словно и он хотел увидеть здесь именно ее. Удивительно то, что действительно хотел, хотя до сих пор этого не осознавал.
— Давненько не видела тебя в «Андеруотере», дорогой. — Она подняла очки и прищурилась, будто солнце по-прежнему пылало над крышами.
— Пытаюсь держаться на плаву, — шутливо ответил Харри, доставая пачку сигарет.
— Ой, каламбурист! — Она потянулась.
