Он начал с Бирты. Они условились встретиться для разговора о недуге Юнаса у нее дома вечером, когда муж уедет в Берген. Матиас пришел точно в назначенное время, она взяла его пальто и повернулась, чтобы повесить его в шкаф. Импровизировал он редко, но тут увидел в шкафу розовый шарф, схватил его, сложил пополам, зашел ей за спину и накинул шарф на ее шею. Он поднял эту миниатюрную женщину и перенес ее ближе к зеркалу, чтобы видеть ее глаза. Они выпучились, как у рыбы, которую только что вытянули из воды на сушу.
Теперь настала очередь Сильвии. Он позвонил, выдал ей многократно опробованный текст, и они договорились встретиться в лесу за знаменитым трамплином. Это место он как-то уже использовал. Но в этот раз неподалеку оказались люди, так что он не стал и пытаться. Сказал ей, что Идар Ветлесен, в отличие от него самого, вовсе не является классным специалистом по болезни Фара и что им надо будет встретиться еще раз. Она предложила ему перезвонить на следующий вечер, когда она останется дома одна.
На следующий вечер он поехал прямиком туда, нашел ее в сарае и решил разобраться с потаскухой здесь же, на месте.
Но все пошло не так, как хотелось бы.
Эта ненормальная метнула в него топорик, попала прямо за пазуху, в распахнутую куртку, и задела артерию. Кровь брызнула на пол. Кровь второй группы, резус отрицательный — два случая на сто. Вот почему после того, как он убил Сильвию в лесу и водрузил ее голову на верхушку снеговика, ему пришлось вернуться в сарай и залить собственную кровь кровью курицы, которую он поймал и зарезал.
День выдался нервный, но вот что замечательно — ночью боль так и не пришла. А на следующий день он прочитал об убийстве с тихой, затаенной радостью. Снеговик — вот какое имя ему дали. Это имя запомнится. Он даже не подозревал, что несколько букв, напечатанных на бумаге, могут подарить такое ощущение могущества и собственной значимости. Чувство было победное, сильное — он даже пожалел, что много лет работал втихую. И как, оказывается, это легко! А он все ходил кругами вокруг мысли Герта Рафто о том, что хороший следователь всегда найдет убийцу. Матиас верил в это. А потом встретил Харри Холе и увидел в измученном лице полицейского боль и растерянность. Это было лицо человека, который ничего не смыслит.
И вот, как раз когда Матиас заканчивал последние приготовления, как гром среди ясного неба на него свалился Идар Ветлесен. Позвонил и сказал, что Холе выследил его, задавал вопросы про Арве Стёпа и намекал на соучастие. И сам Идар тоже задался вопросом насчет этого странного совпадения в выборе жертв: ведь кроме него и Стёпа, Матиас был единственным, кто знал имя истинного отца детей, поскольку именно он помогал Идару ставить диагноз.
Идар был страшно взволнован, а вот Матиасу, несмотря ни на что, удалось сохранить хладнокровие. Он попросил Идара не говорить пока никому ни единого слова и встретиться с ним в каком-нибудь укромном месте, где им никто не сможет помешать.
Произнося это, Матиас улыбнулся: своим жертвам, этим шлюхам, он говорил то же самое, даже порядок слов был таким же. Наверное, сказывается нервное напряжение.
Идар предложил кёрлинг-клуб. Матиас положил трубку и задумался.
Тут ему пришло в голову, что можно обставить убийство так, чтобы все решили, будто Идар и есть Снеговик, а это даст ему возможность спокойно продолжить работу.
Остаток времени он посвятил раздумьям, как должно выглядеть самоубийство Идара. И хотя Матиас ценил своего друга, эта умственная работа была поистине вдохновенной. Тогда же был разработан план заключительной части проекта. Последний снеговик. Она должна была — как он сам в тот раз, много лет назад, — сидеть на плечах у снеговика, чувствовать холод в промежности и смотреть в окно, смотреть на предателя, на человека, который принесет ей смерть. На Харри Холе. Он закрыл глаза и увидел перед собой петлю над ее головой. Она мерцала как фальшивый нимб.
Глава 34
День двадцать первый. Сирены
Харри дошел до гаража Института анатомии и сел в машину. Закрыл глаза и попытался мыслить четко и ясно. Первое, что он должен сделать, — выяснить, где Матиас.
Он уже стер номер Матиаса из мобильного, поэтому позвонил в справочную и попросил дать ему телефон и адрес. Харри записал цифры и отметил, что, пока ждал ответа, дыхание участилось от волнения. Он постарался успокоиться.
— Привет, Харри. — Матиас говорил негромко, однако в голосе его слышалось радостное удивление.
— Извини, что надоедаю, — начал Харри.
— Да ничего…
— Ты где?
— Дома. Как раз собирался спуститься к Ракель и Олегу.
— Отлично. Хотел попросить тебя все-таки передать Олегу то, что я ему приносил.
Наступила пауза. Харри так сжал челюсти, что зубы скрипнули.
— Передам с удовольствием, но ведь Олег сейчас дома, так что ты сам мог бы…
— Да понимаешь, мне бы не хотелось сегодня встречаться с Ракель.
Новая пауза. Харри буквально вдавил трубку в ухо, словно в надежде услышать мысли собеседника, но уловил только дыхание и тихую минималистскую музыку, что-то вроде перезвона японских колокольчиков. Он представил себе Матиаса в столь же минималистски обставленной квартире. Квартирка, скорее всего, небольшая, но до противности аккуратная — нигде ни пылинки, ни одной случайной вещи.
На Матиасе голубая рубашка, он только что сменил повязку на ране. Тогда, на крыльце у Ракель, он сложил руки на груди вовсе не для того, чтобы прикрыть свой наследственный дефект. Он пытался спрятать рану.
— Ах вот как! Ну что ж, передам, конечно, — ответил Матиас.
Харри так и не понял по голосу, волнуется Матиас или нет. Снова послышалась музыка.
— Спасибо, — сказал Харри. — Я быстро, ты только дождись меня.
— Хорошо, — ответил Матиас. — Слушай, Харри…
— Да? — Харри глубоко вдохнул.
— Ты что, знаешь мой адрес?
— Ну да. Мне Ракель дала.
Харри выругался про себя: ну почему он не сказал, что узнал адрес в справочной? В этом нет ничего особенного.
— Вот как? — удивился Матиас.
— Да.
— О'кей, — согласился Матиас, — заходи, я оставлю дверь открытой.
Харри выключил трубку и в задумчивости уставился на нее. Он не сумел бы дать рационального объяснения этому чувству, но почему-то ему казалось, что времени практически не осталось — он должен бежать со всех ног, должен успеть до наступления темноты. Фантазия, как видно, разыгралась, опять его преследует детский страх, будто вокруг уже стемнело, а он никак не может найти дорогу к бабушкиному дому.
Харри набрал еще один номер.
— Да. — Голос у Хагена был бесцветный, безжизненный.
Голос человека, подписавшего капитуляцию, подумал Харри.
