Матиас пожал плечами:
— Мы с Идаром всегда были очень разные. Большинство ребят в нашей компании были студентами медицинского факультета и рассматривали профессию медика как… Ну да, как призвание. Кроме Идара. Он открыто говорил, что изучает медицину, потому что это самая респектабельная профессия. И я каждый раз поражался его честности.
— Получается, Идара Ветлесена занимает только респектабельность?
— Деньги, разумеется, тоже. Так что никто не удивился, когда Идар ушел в пластическую хирургию и в конце концов открыл клинику для избранных. Среди его клиентов сплошь богатые и знаменитые — Идара всегда привлекали такие люди. Он хотел быть как они, вращаться в их кругу. К сожалению, Идар, как обычно, слегка перестарался. Не удивлюсь, если эти ребята улыбаются ему в лицо, а за глаза называют навязчивым претенциозным болваном.
— А можно о нем сказать, что он далеко готов зайти, лишь бы добиться своей цели?
Матиас задумался:
— Идар всегда искал путь, который сможет привести его к славе. И хотя он человек далеко не бездарный, ему все-таки так и не удалось нащупать настоящее, большое дело. Когда я разговаривал с ним в последний раз, он казался подавленным, чуть ли не… ну да, чуть ли не в депрессии.
— А как вы думаете, способен он найти другой путь, который приведет его к славе? Не имеющий отношения к медицине?
— Об этом я как-то не думал, но, наверное, способен. Ведь, строго говоря, он не прирожденный медик.
— В каком смысле?
— А в том, что насколько Идар восхищается благополучными людьми, настолько же он презирает слабых и больных. Он не единственный врач, который так относится к людям, но он один говорит об этом открыто. — Матиас улыбнулся. — Остальные члены нашей компании были восторженными идеалистами, которые, впрочем, однажды поняли, что есть важные вещи и за пределами медицины: выплаты за новый гараж, например, и тарифы за сверхурочные. Идар, по крайней мере, не предавал идеалов: у него их с самого начала не было.
— Что, Матиас прямо так и сказал? — со смехом спросил Идар Ветлесен. — Что я не предавал идеалов?
У него было красивое, почти женственное лицо, брови такие изящные, что их можно было по ошибке принять за выщипанные, а белые и ровные зубы — за искусственные. Короче говоря, он выглядел намного моложе своих тридцати семи.
— Не знаю уж, что он имел в виду, — улыбнулся Харри.
Они сидели в глубоких креслах в библиотеке большого белого особняка на Бюгдёй, с виду старинного и благородного. «Дом, где я провел детство», — поведал Идар Ветлесен, сопровождая Харри через большие темные залы в комнату, где стены были заставлены книгами. Классика: Микхьель Фёнхус, Хьелль Аукруст, «Доверенное лицо» Эйнара Герхардсена. Широкий выбор. Не хуже чем у людей. Плюс биографии политиков. Целая полка с золотым тиснением «Избранное». Харри не увидел ни одной книжки, изданной позднее 1970 года.
— Ну я-то отлично понимаю, что он имел в виду, — покатывался со смеху Идар.
Вот почему, мрачно подумал Харри, Матиас говорил, что они «здорово веселились» в клинике «Мариенлюст»: не иначе как соревновались, кто громче смеется.
— Матиас, гад вонючий… Я хотел сказать «везучий». Черт, я и то и другое хотел сказать! — И снова загрохотал смех Идара Ветлесена. — Они говорят, что не верят в Бога, все эти мои тюфяки-коллеги, но на самом-то деле они аж взмокли от страха. Карьеристы, отягощенные моральными принципами! Все коллекционируют добрые дела, потому что в глубине души страшно боятся гореть в аду.
— А вы нет?
Идар поднял одну из своих изящно прорисованных бровей и с интересом посмотрел на Харри. Ветлесен был одет в мягкие светло-голубые домашние туфли с незавязанными шнурками, простые брюки и рубашку с фигуркой игрока в поло слева на груди. Что это за фирма, Харри так и не вспомнил, но по какой-то причине решил, что ее носят лишь скучные дядьки.
— Мои родители, инспектор, были люди практичные. Отец был таксистом. Мы верим только в себя самих.
— А. Отличный дом для таксиста.
— У отца было несколько машин и лицензия на перевозки. Но тут, среди обитателей Бюгдёй, он навсегда остался извозчиком, слугой, плебеем.
Харри смотрел на врача и пытался определить, не сидит ли тот на амфетамине или других таблетках. Ветлесен откинулся на спинку кресла в нарочито расслабленной позе, пытаясь, очевидно, скрыть беспокойство и лихорадочное возбуждение. Харри подумал о наркотиках, еще когда позвонил и сообщил, что полиция хочет задать Ветлесену несколько вопросов, а тот с места в карьер пригласил его к себе домой.
— Но вы водить такси не захотели, — поддержал разговор Харри. — Вы захотели… делать людей более красивыми?
Ветлесен улыбнулся:
— Вы можете сказать, что я предлагаю свои услуги на ярмарке тщеславия. Или что я привожу в порядок внешность человека, чтобы утолить боль, которая терзает его душу. Можете выбирать, что вам больше нравится. Мне абсолютно наплевать. — И Ветлесен вновь рассмеялся, ожидая, что Харри будет шокирован. А когда этого не случилось, его лицо посерьезнело. — Сам я себя считаю скорее скульптором. Высокого призвания у меня нет, но мне нравится менять внешность, формировать человеку новое лицо. И всегда нравилось. Мне это хорошо удается, люди платят за мою работу. Вот и все.
— Хм.
— Но это не означает, что у меня нет совсем никаких принципов. Есть. И врачебная тайна — один из них.
Харри молча ждал продолжения.
— Я говорил с Боргхильд, — пояснил Ветлесен. — Я знаю, что вы ищете, инспектор. И понимаю, что это серьезное дело. Но помочь вам ничем не могу. Я связан врачебной тайной.
— Уже нет. — Харри достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги и положил на стол. — Это заявление, подписанное отцом близнецов, которых вы ведете.
Идар покачал головой:
— Это не поможет.
Харри удивленно наморщил лоб:
— Почему же?
— Я не могу вам открыть, кто приходит ко мне в клинику и по какому поводу. Люди, которые привели ко мне в клинику своих детей, тоже защищены врачебной тайной и имеют право скрывать цель своих визитов от супругов, если того пожелают.
— Почему Сильвия Оттерсен не говорила мужу, что она была с детьми у вас?
— Наши принципы могут показаться вам простым упрямством. Но это не так: вспомните, сколько среди наших пациентов известных людей, которым постоянно моют кости и распускают о них нежелательные слухи. Сходите в Дом искусств и взгляните на присутствующих. Вы не поверите, сколько из этих людей подправляли детали своей внешности у меня в клинике. И они падают в обморок от одной мысли, что об их визите ко мне станет известно. Наша репутация основана на умении хранить тайну. Если узнают, что у нас произошла утечка информации о пациентах, последствия для клиники будут катастрофическими. И я уверен, что вы это понимаете.
