Вернулся в гостиную, сделал музыку погромче и попытался выдохнуть прочь все мысли, превозмочь ненужное, идиотское возбуждение и утонуть в звуке гитар, а те стонали и ревели. Злые, острые и кое-как сыгранные. «Франц Фердинанд», шотландцы. Но к дрожащему аккорду примешался еще какой-то звук.
Харри убрал музыку. Черт. Ему нужно было еще прибавить громкости, как только он услышал этот посторонний звук. Как наждаком по дереву. Или ботинком по полу. Он вышел в прихожую и увидел, что за матовым стеклом двери кто-то стоит.
Он открыл дверь.
— А я звонила, — сказала Ракель, с невинным видом заглядывая ему в глаза. Она помахала коробкой с диском. — Он не влезал в щель.
Харри должен был что-то сказать. Хотел сказать, но вместо этого протянул руки, схватил ее, прижал к себе, услышал, как она всхлипнула, когда он слишком сильно стиснул ее, увидел ее раскрытые губы, розовый жадный язык. Да и говорить тут было не о чем.
Она лежала рядом, горячая и мягкая.
— Боже мой, — прошептала она.
Он поцеловал ее в лоб.
Пот покрывал их тела, одновременно разъединяя и склеивая воедино.
Все произошло в точности так, как он предполагал. Как в первый раз, но без нервов и невысказанных вопросов. Как в последний раз, только без печали и без ее рыданий. Катрина была права: от человека, с которым был прекрасный секс, можно уйти, но обязательно вернешься обратно. Правда, Харри чувствовал: все не так просто. Их встреча была для Ракель последним и необходимым свиданием с прошлым, прощанием с тем, что они оба когда-то называли своей самой большой в жизни любовью. Потому что она начинает новую жизнь. С меньшей любовью? Возможно. Но любовью более надежной.
Она тихонько мурлыкала и гладила его по животу, однако Харри ощущал, как она напряжена. От него сейчас зависело, что выбрать: сделать эти последние совместные минуты еще тяжелее для нее или протянуть ей руку помощи. Он выбрал последнее.
— Что, совесть мучает? — спросил он и почувствовал, как она кивнула.
— Не хочу об этом говорить, — шепнула она.
Он тоже не хотел об этом говорить. Он хотел тихо лежать, слушать ее дыхание и чувствовать ее руку на своем животе. Но понимал: ей нужно уходить — и не желал отсрочек.
— Он ждет тебя, Ракель.
— Нет, — ответила она. — Он в Институте анатомии. Готовит с другими препараторами труп к завтрашнему занятию. Я ему сказала, чтобы он ко мне сразу после трупов не приходил. В эти дни он ночует у себя.
— Ну а я? — улыбнулся Харри в темноту. Так она все это спланировала и заранее знала, что произойдет! — Может, я тоже возился с трупами?
— А ты возился?
— Нет, — ответил Харри и подумал о сигаретах, которые ждали его на тумбочке возле кровати. — У нас сегодня без трупов обошлось.
Они помолчали. Ее рука выводила круги по его животу, все шире и шире.
— У меня такое чувство, что ко мне кто-то подобрался, — сказал он.
— Что ты имеешь в виду?
— Я сам толком не понимаю, просто чувствую, что за мной кто-то все время наблюдает. Даже сейчас. И что у него насчет меня есть какой-то план. Понимаешь?
— Нет. — Она прижалась к нему сильнее.
— Это все из-за дела, над которым я работаю. Я будто вмешался… Ай!
Она укусила его за ухо.
— Ты все время во что-то вмешиваешься, Харри. Вот в чем проблема. Расслабься.
Ее ладонь легла на его обмякший член, он закрыл глаза, прислушался к ее стонам и почувствовал приближающуюся эрекцию.
В три часа утра она встала с кровати. Он посмотрел на ее спину — свет уличных фонарей падал сквозь оконное стекло. И тут вспомнил, что Катрина говорила: у Сильвии Оттерсен на спине был вытатуирован эфиопский флаг, надо не забыть проверить кое-что. И виновато вздохнул: Ракель права, он никогда не перестает думать о деле.
Харри проводил ее до дверей. Она чмокнула его в губы и исчезла на лестнице. Говорить было не о чем. Вдруг он замер: возле двери он заметил мокрые следы. Наверное, это Ракель оставила, когда поднималась сюда. И тут ему припомнилась передача про тюленей. Тюленья самка никогда не спаривается дважды с одним и тем же самцом на протяжении одного брачного периода. Потому что это биологически не рационально. До чего же умные твари эти тюлени!
Глава 13
День восьмой. Бумага
Солнечное утро, половина десятого утра. Харри повернул на Бюгдёйвейен, ведущую к идиллического вида полуострову, что располагается всего в пяти минутах езды от площади Родкусплас. Вокруг было тихо, машин почти не видно, на дорожках Королевского парка ни всадников, ни колясок, а тропинки, по которым летом толпы народа идут на пляж, сейчас обезлюдели.
Харри как раз поворачивал на огороженную площадку, когда увидел Катрину.
— Снег, — сказала она, усаживаясь в машину.
— О чем ты?
— Я сделала, как ты сказал. Взяла дела только тех пропавших без вести женщин, у которых были муж и ребенок. И сравнила даты. Большинство исчезло в ноябре и декабре. Я выделила их в отдельную группу и рассмотрела с точки зрения географии. Большинство пропало в Осло, некоторые — в других районах страны. И тогда меня осенило: я вспомнила письмо, которое ты получил. О том, что Снеговик снова объявится вместе с первым снегом. В день, когда мы ездили на Хоффсвейен, в Осло выпал первый снег.
— Да?
— Я обратилась в Институт метеорологии, попросила, чтобы они дали мне точные сведения по датам. И знаешь что?
Харри знал. И знал, что он должен был давно об этом догадаться.
— Он похищает их в тот самый день, когда идет первый снег.
— Точно.
Харри ударил ладонями по рулю:
— Черт, у нас все было перед глазами. О скольких случаях мы сейчас ведем речь?
— Об одиннадцати. По одному в год.
— И два в этом году. Он меняет рисунок.
— В девяносто втором в день, когда в Бергене выпал первый снег, произошло два убийства. Думаю, как раз отсюда нам и надо плясать.
— Почему?
— Потому что одна из жертв — женщина, у которой был ребенок. А вторая — ее подруга. И ко всему прочему у нас два трупа, место преступления и полицейские отчеты. А еще — подозреваемый, который исчез и с тех пор так и не найден.
— И кто же он?
— Полицейский. Герт Рафто.
— А, помню. Это он таскал улики с места преступления?
— Ходили такие слухи… Свидетели видели, как Рафто входил в квартиру к одной из женщин, Онни Хетланн, за несколько часов до того, как она была найдена там убитой. А когда его стали искать, он бесследно исчез.
Харри не отрываясь смотрел на дорогу, на рябившие в глазах по обочинам Хук-авеню деревья. Улица вела к морю и к памятникам самым, по мнению норвежцев, великим подвигам: к музею тростниковой лодки, пересекшей Тихий океан, и второму музею, прославлявшему неудачную попытку открыть Северный полюс.
