Гораздо более нервировало поведение Реджи — чертова псина
вела себя по-прежнему: явно сбитый с панталыку буль то возникал в дверях
столовой, вглядываясь в Петра прямо-таки с человеческим недоумением, то
скрывался, тихо ворча. Никак не хотел признавать хозяина — и успокоиться никак
не желал. И «жена», и «падчерица» не могли не обратить на это внимание — но, к
счастью, Катя сама подыскала подходящее объяснение: кто-то ей напел, что собаки
— прирожденные телепаты, и она всерьез предположила, что пес шестым чувством
просек случившуюся с хозяином беду, оттого и не находит себе места. Петр,
вздохнув с превеликим облегчением. постарался развить и закрепить эту тему,
добросовестно пересказав парочку историй о собачьей телепатии, вычитанных из
многоцветных бульварных газеток. Удалось, похоже. В конце концов Катя шуганула
пса на место. и он, ворча, удалился.
— Благодарю за хлеб-соль, папенька, — присела
Надя, встав из-за стола. — Разрешите вздорному ребенку удалиться на
дискотеку? Не зацикливаться же на компьютерных трудах, нужно и развеяться
временами.
— Валяй, чадушко, — сказал Петр.
Щелкнула невидимая картотека. Дискотека «Метрополис», приют
золотой молодежи, проплаченная заботливыми новорусскими «предками», немаленькая
охрана старательно бдит, по мере возможности отсекая наркотики, спиртное и
замаячивших на горизонте представителей «низших классов». Отвезет и привезет
Митя Елагин, нет причин для беспокойства, можно спокойно разрешить…
Механически поблагодарив Марианну — последовав в том примеру
Кати, прямо-таки скопировав ее интонации и слова, — Петр пошел к себе в
кабинет. По дороге чертова псина снова проводила его злым, недоуменным
ворчаньем, но, слава богу, на какие-либо активные действия не решилась. Может,
притерпится? Задобрить его следует, вот что, притащить с кухни какого-нибудь
мясца, глядишь, и наладится…
Он даже обрадовался, когда после обычного деликатного стука
появилась Марианна. Взял быка за рога:
— Слушай, сообрази там с кухни чего-нибудь для Реджи.
Тина сосисок, колбаски… Такое впечатление, он от меня за неделю отвык. Надо
налаживать контакт…
— Павел Иванович, вы, наверное, забыли… — Марианна
показала на письменный стол. — Перед самой аварией я купила пару упаковок
костей, ну, этих, импортных имитаций, вы тогда просили… Они там и лежат. Реджи
обожает.
— Забыл ведь, — сказал Петр с вымученной
улыбочкой. — Ну да. кости… Ты, главное, не удивляйся, чует моя душа, мне
еще многое придется напоминать. Положительно, дают о себе знать провальчики…
— Я и не удивляюсь, Павел Иванович, — преспокойно
заявила Марианна. — Екатерина Алексеевна мне подробно пересказала все, что
говорил доктор. Вы не напрягайтесь, со временем обязательно пройдет…
— Да я и не напрягаюсь, — облегченно вздохнул
Петр.
И подумал, что следует в ближайшее же время ознакомиться с
содержимым «своих» стола и секретера. Чтобы поменьше попадать впросак. Вот так
вот ляпнешь о чем-то — а оно, оказывается, у тебя в столе преспокойно лежит.
Пашка, правда, не дал кода от корейского сейфа, но там, надо полагать, чисто
личные бумаги, Лжепавлу в данный момент совершенно ненужные. А стол и секретер
следует изучить не откладывая…
Марианна, похоже, не собиралась уходить. Петр вопросительно
поднял глаза.
— Театр, Павел Иванович, — непринужденно напомнила
она. — В каминной все готово, ждем-с…
«Вот оно что, — облегченно вздохнул Петр. — Вот он
где, театр „Палас“, оказывается, — на дому, как у вельмож в старину
водилось. Интересно, в чем сюрприз?»
— Все, как обычно? — осведомился он небрежно,
чтобы не давать ей повода лишний раз вспоминать о «провальчиках».
— Разумеется. Изволите проследовать?
— Изволю, — кивнул он.
…За его спиной с тихим стуком вошла в пазы задвижка. В
каминной царил полумрак, только на столике возле широкого дивана горел неяркий
ночник. Добравшись до дивана, Петр устроился поудобнее, обнаружил на столике
приличных размеров поднос с бутылкой коньяка, тоником, закусками и заедками.
Марианна, скользнув в полумраке грациозной тенью, скрылась в той самой низкой
дверце в дальнем углу зальчика. На минуту воцарилась загадочная тишина. Признаться,
Петр был заинтригован — Пашка ни словом не упомянул ни о каких домашних театрах
графьев Шереметьевых, ушедших в небытие развлечениях былого всемогущего барства
в «век золотой Екатерины»…
Чтобы вернуть душевное спокойствие, налил себе изрядную дозу
коньяка, разделался с ней в темноте и закурил — слава богу, с этим никаких
проблем не возникало, Пашка сам дымил, как старинный паровоз, повсюду в хоромах
стояли пепельницы…
Неожиданно послышалась тихая музыка, постепенно она
становилась громче, но так и не дошла до рубежа, на котором превратилась бы в
терзающую уши какофонию. Некая смесь булькающе-томных турецких мелодий и
современных электронных ухищрений. Приятная, в общем. Столь же внезапно
налились светом прожекторы, бросая на эстраду разноцветные лучики, понемногу
залив ее ярким сиянием, смешением причудливых радужных теней, скольжением
невесомых геометрических фигур — круги плавно превращались в овалы, овалы — в
звезды, в волнообразные линии, загадочные переплетения. Цвет постепенно
менялся, под потолком пришел в движение зеркальный шар. Денег и высококлассной
электроники во все это было, надо полагать, вбухано немало…
Но выглядело, нельзя не согласиться, чертовски красиво. Петр
засмотрелся с сигаретой у рта.
— Сегодня мы открываем нашу программу полюбившимся
публике номером «Лас-Вегас»… — промурлыкал на фоне музыки из невидимых
динамиков голосок Марианны.
Катя появилась на эстраде столь же неожиданно, выскользнув
из низенькой дверцы.
Вот тут-то у него по-настоящему сперло в зобу дыханье. На
ней красовался кружевной халат до пят, просторный, белый, в разноцветных
лучиках прожекторов, ставших подобием рентгена, не скрывавший черного
затейливого белья и алых колготок с замысловатым узором. Обычно она
пользовалась косметикой умело и ни капельки не вульгарно, так что казалось,
будто никакого макияжа и нет вовсе, а сейчас была накрашена с удручающей
обильностью, словно недалекая провинциалочка, впервые в жизни попавшая в
столичную дискотеку и посчитавшая потому нужным нанести на мордашку полкило
грима. Как ни странно, от этого она казалась еще красивее и моложе.
Петр сидел с отвисшей челюстью — чего в залитым мраком
«зрительном зале» никто, к счастью, не мог бы узреть. Да и не было других
зрителей.
Катя танцевала так, словно последний год только тем и
занималась, что смотрела ночной канал «Плейбоя», старательно разучивая потом
все приемчики и ухватки заокеанских стриптизерш. С застывшей на лице улыбкой,
посылая в темноту недвусмысленные взгляды, извивалась вокруг шеста, сверкавшего
сейчас так, будто его отлили из чистого золота. Кружевной халат давно уже
улетел на край эстрады, где и висел комом, стройная фигурка выгибалась с
отточенной грацией, заставляя его несчастное сердчишко колотиться турецким
барабаном, черный бюстгальтер проплыл по воздуху, словно осенний лист на слабом
ветерке, исчез в темноте, в голове у Петра стоял совершеннейший сумбур…
