Аккуратно загасив в пепельнице окурок, глубоко вздохнул и
принялся за работу. Условия, если подумать, райские: времени в его распоряжении
навалом, если понадобится, можно засидеться и до утра, никто не войдет, не
поднимет тревогу и сигнализации при сейфе не имеется. Идиллия. Детский сад. Это
вам не клятый восемьдесят девятый в… ну, сие несущественно.
Пришлось распахнуть обе форточки — в результате его хитрых
манипуляций по кабинету стал распространяться явственный, чуть резкий
химический запашок. Ничего, сейчас протянет… А ведь что-то начинает получаться,
господа мои, теперь нагреть пламенем зажигалки… Сейф открывали часто, очень
часто, а это весьма даже упрощает задачу…
Через десять минут он знал первую цифру. Сунув в рот
сигарету и не прекращая работы, мысленно похвалил себя — кое-что еще могем… А
ведь вторая — девять, точно, девять, и с третьей начинает проясняться… Мощная
лупа запотела, Петр протер ее носовым платком, продолжая свое черное дело.
Лупа, нехитрые химические реакции… Так, следующая… Совсем
просто, если хорошо умеешь это делать…
Через час и восемнадцать минут все было кончено. Как это
иногда случается, с двумя цифрами вышла накладочка — вторая от конца и третья
от начала не хотели, мать их, расшифровываться, но это уже и несущественно,
остальные-то известны, нерасшифрованные расположены не рядом, не так уж много
комбинаций придется перепробовать… Опа!
Он повернул никелированный штурвальчик — и дверца сейфа
знакомо щелкнула, знакомо дрогнула. Оставалось аккуратненько ее распахнуть, что
Петр и сделал, почествовав себя ради таких свершений рюмочкой коньяку.
Какое-то время приглядывался к содержимому — большим черным
альбомам и конвертам из плотной бумаги, — чтобы с фотографической
точностью запомнить, как оно все лежит.
Аккуратность — превыше всего… Взяв верхний альбом, Петр
положил его перед собой на стол, на отдельную газетку, раскрыл. В комнате уже
не пованивало химикатами, все выветрилось.
В прозрачный пластиковый кармашек вложен квадратик белейшей
бумаги с «каллиграфически» выведенной надписью: «Пабло де Савельеда. Фотороман
„Раскрытие“». У Пашки всегда был «прекрасный» почерк, это он царапал, как
курица лапой…
Первая фотография, цветная, отличного качества. Катя с
распущенными волосами, в белом брючном костюме стоит на фоне черной — видимо,
обитой материей — стены, она босиком, глядя в объектив, слегка склонила голову
к плечу, беззаботно улыбается. Освещение поставлено вполне профессионально,
резкость в норме.
Фото номер два. Улыбка столь же беззаботная. вполне
невинная, вот только руки закинуты за голову, пиджачок нараспашку, брюки
расстегнуты, открыто для обозрения черное кружевное бельишко.
Фото номер три. Та же поза, все так же
расстегнуто-распахнуто, но на сей раз белья под костюмом нет.
Четвертое. Теперь и пиджачка нет, обнаженная до пояса Катя
держит руки перед лицом, вывернув ладони наружу, прикрывая ими глаза, брюки
съехали с бедер так, что Петр хмыкнул: «Однако…»
И так далее, и тому подобное. Вариации и комбинации в
нехитром наборе, позы меняются, от вполне приемлемых до откровенно
непристойных, одежды па ней становится все меньше, а если что-то и остается,
картины это не смягчает, наоборот — иногда полностью обнаженная женщина в
десять раз целомудреннее той, что имеет на себе кое-что, смотря как с одежками
манипулировать…
Так, теперь началась полная обнаженка. Прямо-таки ощущается,
как билась в тисках незатейливой фантазии творческая мысль фотографа, коего, есть
такое подозрение, иногда осеняло прямо-таки на ходу…
Не нужно быть крупным специалистом по фотоэротике, чтобы
быстро сообразить: фантазия у «маэстро» убогая, а вот ход мыслей довольно-таки
пакостлив. Целая серия снимков выглядела так, словно их украдкой делал
сексуально сдвинутый гинеколог. Петр насчитал с дюжину фоток, за любую из
которых нормальная женщина просто обязана была трахнуть по голове снимавшего
его же собственной треногой или по крайней мере покинуть «фотостудию» с гордо
задранной головой, предварительно смачно плюнув в объектив. А если она не
сделала ни того, ни другого, то выбора у нее просто не было, приходилось
стиснуть зубы и терпеть. Она и терпит — кое-где ясно, что улыбка вымученная,
деланная, вот-вот, кажется, услышишь, как скрипят зубы. Понятно теперь, почему
она с такой надеждой интересовалась, не покончено ли теперь и с «фотостудией».
Студия, м-да…
Он закрыл альбом, просмотрев все до единой фотографии. Во
рту стоял привкус чего-то мерзко-тухлого. Мало ему было «театра», стервецу. Это
уже перебор, определенно перебор…
И все же одна-единственная фотография привлекла его
настолько, что он снова открыл ту страницу. Наверное, единственный снимок,
который Петр похитил бы для себя, не рискуя заполучить клеймо извращенца. Очень
уж удачно получилось, и заслуги фотографа тут ни малейшей. Катя полулежала на
черном диване, глядя в сторону грустно, рассеянно, в ее позе и наготе виделось
столько грации, естественности, прелести, что сердце щемило от тоски и желания
защитить от всех на свете опасностей.
Пересилив себя — как насчет холодного анализа? — он
сердито захлопнул альбом и открыл другой. Тот же «каллиграфический» почерк, тот
же «Пабло де Савельеда», только название у фоторомана другое — «Совращение».
Петр педантично просмотрел и это творение определенно
сбрендившего «маэстро». На сей раз персонажей было двое — Катя в школьном
платьице с белым фартуком, волосы старательно заплетены в две косы, и Марианна,
наряженная под строгую училку, в черном старомодном костюмчике, в очках.
Подробная фотолетопись совращения наивной школьницы заматерелой лесбиянкой, с
одной стороны — удивление и стыдливость, с другой — отработанный ласковый
напор, в конце концов — капитуляция, полный набор изощренных переплетений
обнаженных тел. Черт, как же они под одной-то крышей после такого уживаются, в
глаза друг другу смотрят? Рехнуться можно…
Однако вскоре он вынужден был признать, что поторопился с
оценкой. После того, как добрался до третьего альбома, очередного фоторомана с
заголовком «Будни гестапо». Вот где ягодки… Доп-режь были цветочки.
Катя и детина в черной маске, наряженный в аляповатую
имитацию эсэсовской формы. Снова долгий процесс раздевания, в разных стадиях,
только во всем этом активно участвует субъект, так ни разу и не запечатленный
без маски, где-то в середине действия оголившийся по пояс. То картинно приложил
никелированные клещи к ее обнаженному бедру, то разрезает на ней трусики
морским кортиком — видимо, Пашка не отыскал полностью соответствовавшего эпохе
реквизита или не заботился об этом особо, — то манипулирует с веревкой и
сверкающими инструментами, такое впечатление, добытыми у какого-нибудь
дантиста. Подтекст лежит на поверхности: полная беззащитность очаровательной
жертвы в лапах уверенного в своей безнаказанности подонка. А тот и рад стараться
— ухмылка вполне натуральная, маска закрывает только верхнюю половину лица,
сразу видно, что актеришка-то получает удовольствие, чего о Кате никак нельзя
сказать. За парочку фотографий Петр с несказанным удовольствием оторвал бы руки
— а то и еще что-нибудь — и тому, кто снимал, и тому, что выделывался в маске.
Может… Нет, тип в маске — безусловно не Пашка. Фигура не та. Зато часы на его
могучем запястье подозрительно напоминают те, что носит Митя Елагин… Ну да, та
же марка, и ремешок соответствует. Хорошо еще, что главного «палач» с нею так и
не сотворил — но все равно, полностью нормальный в сексуальном плане мужик ни
за что не станет вытворять такое с собственной женой, пусть даже давным-давно
разлюбил и возненавидел. Что бы там ни было, до какого бы раздрая ни дошло —
нельзя такое проделывать с законной женой, все еще живущей с тобой под одной
крышей. Такого мнения твердо держался отставной подполковник, обычный армеут, а
вот его родной братец, как выяснилось, придерживался противоположной точки
зрения. «Но ведь это неправильно!» — прямо-таки воззвал Петр мысленно,
неизвестно к кому обращаясь. Нет ничего плохого, если здоровый нестарый мужик
вдумчиво изучит очередной номер «Плейбоя» или посмотрит красивую порнуш-ку. Но
ЭТО? То ли, пребывая четверть века в рядах бывшей несокрушимой и легендарной,
превратился понемногу в сущую деревенщину, чья простая душа активно
сопротивляется новейшим городским веяниям, то ли… то ли братец Паша, говоря на
американский манер, имеет серьезные проблемы и с половым интимом, и с буйной
головушкой… или у НИХ теперь так и полагается? Докатилась и до нас пресловутая
сексуальная революция? Пойми их, НОВЫХ…
