Осторожненько пролез под одеяло, лег на почтительном
расстоянии от ровно дышавшей Кати, искренне надеясь, что она спит. Ошибся — она
ворохнулась, придвинулась, вопросительно провела ладонью по щеке, но шее.
Как ни тянуло его к этой женщине, на сегодняшний вечер он,
честное слово, перестал быть мужиком — после знакомства с содержимым сейфа. Все
напрочь отшибло, и запашок дерьма до сих пор ощущается.
— Катенька, замотался я адски, — виновато
прошептал он. — Уж прости.
Она сговорчиво поцеловала Петра в щеку, еще раз погладила по
щеке и отодвинулась. Ему хотелось выть.
Часть вторая. Два минус один - получится два
Глава 1
Как создается имидж в Шантарске
Петр трудился, как отбойный молоток. Впервые за все время
добровольного самозванства пришлось так вкалывать — правда, исключительно
орудием труда негоцианта, роскошной пар-керовской авторучкой. Но все равно
работы навалилось столько, что кисть давно уже ныла и он три раза делал
передышку.
Он подмахивал бумаги — той самой своей НЫ-НЕШНЕЙ подписью,
то бишь изменившимся после аварии автографом г-на Павла Савельева. Первые
несколько документов он по врожденной добросовестности пытался прочитать, но
очень быстро осознал, что даже просто пробегать их взглядом никак не удастся,
иначе просидят до завтрашнего утра.
И трудился с тупой четкостью автомата. Или компостера,
пробивающего билетики в автобусе. Косарев клал целую стопу, с ловкостью
карточного шулера снимал один за другим, молча — он тоже уже утомился повторять
«вот здесь», в глотке пересохло — указывал пальцем. Петр подмахивал. Первый
заместитель, Пашкина то ли правая, то ли левая десница, старался, как мог,
суетился возле-около, шуршал бумагами — невысоконький, лысый, услужливый.
Картотека — щелк! Косарев Николай Фомич, из бывших советских
снабженцев, дока, жох и прохиндей — это и понятно, как нельзя более подходит
для ответственной тайной миссии по подстраховке двойника, — в разгар
перестройки намекал журналистам о своем отдаленном родстве с репрессированным
комсомольским вожаком, а когда перестройка как-то незаметно сдохла, стал
осторожненько примазываться к другой известной во времена оны исторической
личности, правда, с обратным знаком — шантарскому купчине первой гильдии
Косареву, тому самому, что при царе заколотил пьяного пристава в бочку и
спустил с обрыва, а за годик до Великого Октября сбежал со всеми капиталами в
Китай и стал там министром финансов у какого-то генерала-сепаратиста. В душе
холуй и лизоблюд (сказывается биография), однако вполне надежен.
— Позвольте, а это что за чудасия? — спросил Петр,
в момент очередной передышки успевший пробежать глазами очередной не
подписанный пока документ.
— Договор на вооруженную охрану золотых часов…
— Вот этих самых, что у вас на запястье, —
подхихикнув с угодливостью чеховского персонажа. кивнул Николай Фомич. —
Видите ли, в законах о частной охране полно глупейших прорех. Не имеют права
ваши телохранители применять огне-стрельное оружие, пусть и законнейшее, для
защиты вашей личности при злодейском покушении. Зато могут налить в лоб любому,
кто покусится на ваше имущество. А поскольку часики у вас на руке постоянно, то
на основании сего договора они и будут палить хоть с обеих рук — они часики
защищают, на дозволенном основании… Улавливаете полезный нюанс?
— Улавливаю, — покрутил головой Петр и лихо
подмахнул договор о вооруженной охране принадлежащих П.И. Савельеву золотых
часов марки «Ро-лекс», стоимостью пятнадцать тысяч… ма-ама родная!
Нет, все правильно, пятнадцать тысяч долларов США. Ну,
Пашка! Петр сразу почувствовал себя скованно, лишний раз боялся сделать резкое
движение — а он-то небрежно бросал эти ходунцы на столик, в «Кедровом бору»
даже задел ими чувствительно о притолоку.
Прикинув на глаз толщину оставшейся бумажной груды, он в
душе возрадовался. Зря, как тут же выяснилось. Появилась эффектная дама,
главный бухгалтер, принесла новую гору бумаг — уже чисто финансовая
документация. В отличие от бумаг Фомича, эти приходилось подмахивать как
минимум в двух-трех местах каждую. В глазах уже рябило — платежные поручения,
подтверждения, авизо, ведомости, договоры с «Шантарским кредитом», еще
какими-то банками — иные названия знакомы из газет, иные видел впервые, —
в основном столичными, но попадались и иностранные…
Украдкой он бросал на бухгалтершу заинтересованные взгляды.
Было на что засмотреться. Красивая молодая женщина лет тридцати, невыразимо
продуманная во всем — строгой одежде, прическе, драгоценностях. Этакая Снежная
Королева
— море красоты и бездна холодной деловой чопорности.
Невозможно было представить, что ближе к ночи она все это снимает, распускает
по плечам эти великолепные волосы, ложится в постель с самым обыкновенным
существом мужского пола и позволяет…
Рука трудилась, а мозги оставались свободными, и он не без
интереса стал гадать — как у Пашки с этой? Никак не мог беспутный братец
пропустить ТАКУЮ. Касаемо главной бухгалтерши Пашка говорил лишь, что кадр это
особо ценный и обращаться следует исключительно на уровне «имя-отчество», боже
упаси вульгарно назвать по имени. Интересно, о чем это говорит? Говоря проще,
спит с ней Пашка или нет? Вообще-то, не Жанна, не Анжела и не Марианна —
всего-то навсего Ирина Сергеевна. Что ни о чем еще не говорит…
Перехватив его неосторожный взгляд, Снежная Королева не
повела и бровью. Соболиной. Продолжала подкладывать ему бумаги, всякий раз
мелодичным голосом сообщая:
— Здесь, пожалуйста. Здесь, прошу вас. Когда со всем
принесенным ею было покончено, Ирина свет Сергеевна снизошла до улыбки, на миг
сделавшей ее живой:
— Благодарю вас, Павел Иванович. И вышла, унося свою
цифирь. Петр так и смот-рел ей вслед. Спохватившись, откашлялся:
— М-да…
— Очень тонко подмечено, — сладеньким голосом
встрял Косарев. — Именно — м-да…
— Скажите, Николай Фомич, а у… у меня с ней ничего
такого…
— Да что вы, Павел Иванович! — казалось, даже
испугался слегка лысый прохвост. — Неприступная женщина, блюдет
супружескую верность с упорством каменной статуи… Вы в первое время делали
подходцы, если не помните, но потом даже вам стало ясно, что номер, простите,
дохлый и надлежит пользоваться лишь ее деловыми качествами. Кои опять-таки на
высочайшем уровне…
Он улыбнулся так льстиво, с таким проворством поднес
сунувшему в рот сигарету Петру щелкнувшую зажигалку, что тому стало неловко:
— Николай Фомич, я ведь, собственно, не он, а я…
— Сходство, простите, поразительное, — пожал
плечами Николай Фомич. — Так что я уж не буду привыкать к некоей выходящей
из рамок фамильярности, чтобы потом не было сложностей… Нет. но сходство,
конечно… Я вам еще нужен?
— Нет пока. Можете идти.
Раскланявшись. Фомич вывалился из кабинета. Петр задумчиво
пускал дым. В душе сидела небольшая, поганенькая заноза — из-за вчерашних
открытий, сделанных в сейфе. Многое можно понять, оправдать и простить, но ЭТО
— пардон, за гранью. Надюшка — почти ребенок. Стоп, стоп. Не будем забывать об
акселерации, пресса преподносит массу примеров… вполне может оказаться, что у
этого дитяти уже перебывало полдюжины любовничков из ее же элитной школы. Или
такими умозаключениями ты просто пытаешься перед самим собой выгородить Пашку?
С-ситуация… Нервничает девка, сама не своя. И как прикажете поступить при такой
вот коллизии? Отдать ей снимки? А Пашка?
