Зато сама Вика подобными страхами не страдала ничуть — то и
дело подбирала такие позы, чтобы будущие телезрители могли в полной мере
оценить длину и стройность ножек. При этом она непринужденно и весьма
убедительно черкала что-то в своем блокноте, но Петр-то видел со своего места,
что это самые обычные каракули, имеющие отдаленное сходство с буквами. Правда,
телезри-тельно этого просечь ну никак не мог.
— Другими словами, наш, фигурально выражаясь,
космический корабль стоит на старте и ожидает лишь команду на взлет?
— Вы подобрали очень удачное сравнение, Вика, —
сказал Петр, позволив себе немного не предусмотренной сценарием
отсебятины. — Именно космический корабль, который выведет нашу область на
непроторенные доселе орбиты…
Это тоже была отсебятина. Он испугался, не перехватил ли с
пафосом, но Вика благосклонно, с умненьким видом кивала, то и дело выводя в
блокноте новую порцию кривулек, и Петр приободрился, окончательно расставшись
со страхом перед камерой. «В сущности, не столь уж мудреное занятие. Насчет
непроторенных орбит получилось неплохо, если Пашке не понравится, не знаю уж,
чем ему и угодить».
— По-моему, сумма инвестиций превышает триста миллионов
долларов?
— Пока я предпочел бы говорить о первом транше. сто
пятьдесят миллионов,
— солидно поправил Петр, в который раз попытавшись
понять умом эту сумму, но вновь отчаявшийся осознать ее реальность.
Интересно, сколько из этой умопомрачительной суммочки
достанется непосредственно «Дюранда-лю»? Надо полагать, нехилая доля, иначе
Пашка не старался бы так, не выдумывал фокус с двойником…
— И все эти деньги достанутся области?
— Ну разумеется, — усмехнулся Петр. — Это
масса новых рабочих мест, множество проектов, обеспечивающих занятость на
несколько лет вперед для тысяч наших земляков. Не сочтите за саморекламу, но
мы, все, кто участвует в этом проекте, не намерены уподобляться иным шустрым
господам, ухитрившимся подевать западные кредиты неведомо куда…
— Видимо, то, что Москва выбрала именно вас и ваших
партнеров, как раз и объясняется вашей безукоризненной репутацией за все эти
десять лет вашего пребывания в частном бизнесе?
— Я очень надеюсь, что именно эти соображения оказались
в свое время решающими, — скромно сказал Петр.
В общем, все ее вопросы он знал наперед — опять-таки Пашка
снабдил. Вполне возможно, сам и составлял-редактировал. Вот, значит, как
создаются безукоризненные репутации — в том числе и с помощью таких вот
голоногих девочек…
— Павел Иванович, я понимаю, что в нескольких фразах ни
за что не удастся пересказать секрет и суть вашего успеха, — молвила Вика
с явственно просматривавшимся пиететом. — Но все же, если в двух словах?
Как вам все это удалось?
Петр старательно наморщил лоб, подпер кулаком подбородок,
опустил взор — опять-таки поневоле оказавшись вынужденным обозреть ее
ножки, — подумал и заключил:
— Дело в направленности бизнеса, Вика. Меня никогда не
привлекали финансовые спекуляции, столь популярное в нашем многострадальном
отечестве деланье денег из воздуха. Так уж сложилось, что я десять лет
производил. Шел по пути, указанному Эндрю Карнеги, Генри Фордом, плеядой
выдающихся предпринимателей старой России — Рябушинским, Путиловым, Гужоном,
Третьяковым…
Почему-то именно сейчас ему на ум пришли кипы фотографий —
тех, из сейфа. Так и плясали перед глазами. Однако следовало отдать Пашке
должное: все, о чем Петр только что тарахтел, и в самом деле имело место. Все
было чистой правдой — ухитрился ведь беспутный братец, пусть он трижды
сексуальный маньяк, все эти десять годочков заниматься производством,
нарабатывать надежную репутацию. В столице сидят не дураки, примитивному
финансовому выжиге вряд ли позволили бы и на километр приблизиться к нынешнему
премьер-министру… Судя по кипе документов, которые он проштудировал,
Тарбачанский проект — вещь серьезная. И, в конце концов, неизвестно еще в
точности, как развлекались в свободное время господа с мистерами — все эти
Форды, Путиловы и Гужоны…
— По городу ходят слухи о какой-то странной аварии… — с
улыбкой сказала Вика. — Некоторые, с позволения сказать, средства массовой
информации, — она сделала презрительную гримаску, — пишут всякие
глупости…
— Вот пусть эти глупости и остаются на их
совести, — отрепетировано продекламировал Петр. — Комментировать
что-либо, полемизировать с этими субъектами в приличном обществе попросту не принято.
Глупая была авария, согласен. Плохо наши дороги приспособлены к западным
машинам… Но вы, надеюсь, видите, да и телезрители тоже, — он глянул в
камеру, — что я нахожусь в самой прекрасной форме. Есть на свете
ангелы-хранители, что ни говорите…
— Это понятно, — подхватила Вика. — Такие
люди, как вы, необходимы России…
Петр смущенно потупился. Сказал, не поднимая взгляд:
— Мы просто стараемся по мере сил быть полезными
стране, уж простите за высокие слова…
Еще с дюжину вопросов — о семейной жизни, конечно же,
характеризовавшейся исключительной стабильностью и теплом родного очага, о
партнерах — как на подбор, людях компетентнейших и честнейших, так что просто
удивительно, что им еще не воздвигли монументы при жизни; о московских и
иностранных участниках проекта, светочах государственного мышления и светилах
бизнеса. Поименное перечисление десятка людей, всемерно заслуживших такую
честь, — от московской и областной администраций до верных кадров
«Дюранда-ля», скромных тружеников, на чьи плечи ляжет немалая ответственность
перед державой. Несколько Викиных цветистых комплиментов — и представление
кончилось.
Облегченно вздохнув, Петр порывисто встал было. но чертов
микрофон, пришпиленный к лацкану, потянул назад, как рыбку на крючке. Он
смущенно плюхнулся в кресло, а один из телеюношей торопливо кинулся избавить
его от реквизита. Потом оба шустро принялись паковать свои причиндалы.
Воровато покосившись на них, Петр налил себе коньячку —
заслужил. Расслышал, как Вика негромко сказала тому, что был не в пример патлатее
напарника:
— Коль, вы поезжайте на студию, а я на часок задержусь.
Есть еще детали, о которых лучше побеседовать без камеры…
Петр подметил, что юнец понятливо покосился на него и
состроил такую физиономию, будто собирался подмигнуть напарнику, — но в
последний момент разумно передумал, стервец. Взвалив на плечи ящики, подхватив
треноги, оба направились к выходу. Жанна с деланным почтением придержала для
них дверь, покосилась на Петра, сделала каменное лицо и медленно притворила
створку.
Оставшись с ним наедине, Вика моментально преобразилась —
беспечно запустила блокнотом, ловко зашвырнув его в свою расстегнутую сумку,
обеими руками сняла заколку, встряхнула головой, распустив волосы, сняла очки,
столь же небрежно швырнув в сумку. Перекинула великолепные ноги через мягкий
подлокотник кресла, уютно в нем раскинувшись, похлопала ладонью по
темно-коричневой коже:
