— Павел Иваныч, — сказала она с непонятной
интонацией. — А почему вы Митьку Елагина не вышвырнете?
— По поводу?
— Девчонки говорили, он вашу супругу совсем задолбал,
Ромео фиговый, так и пялится, так и норовит этак невзначай ручонками обнаглеть.
Неприлично же.
— Что бы я без тебя делал, — сказал он, внутренне
напрягшись. — Одна ты озабочена моим имиджем…
— Нет, серьезно. — сказала Жанна с видом
умудренной жизнью солидной женщины. — Ваше дело, как у вас там с ней, но
нельзя же позволять все это на публике. Шепотки ползут. Жена Савельева — и
какой-то шоферюга… Ущерб для репутации. Я сама сегодня видела…
— Сегодня?
— Ага. Открывал ей дверцу — и так, знаете, будто бы
невзначай пальцами провел, прямо по шее, до самого выреза… Ее аж передернуло…
«Ну, ты у меня нарвешься, красавчик, — зло подумал
Петр. — Говорили же тебе, предупреждали. По-мужски ты обещал завязать со
всем этим…»
Он резко выпрямился, прошел к столу и нажал клавишу с
надписью «Гараж»:
— Савельев. Елагин где?
— Павел Иваныч, вы ж сами его в Аннинск отправили, на
три дня, — чуточку недоуменно отозвался дежурный. — Косарев при мне
передавал ваше распоряжение…
— Ладно, отбой, — растерянно сказал Петр, нажав
клавишу отбоя.
«Ну, Гульфик Лундгрен, ты у меня нарвался». Его мобильник —
чей номер, как растолковал Пашка, знали не более полудюжины человек во всем
Шантарске — вдруг разразился пронзительной трелью, замигало зеленым
прямоугольное окошечко.
Глава 5
Как провожают пароходы…
— Я слушаю, — произнес Петр насколько мог
уверенно, поглядывая искоса на непринужденно развалившуюся в кресле тезку
Орлеанской девы.
— Как у тебя дела, Савельев? — послышался
абсолютно незнакомый женский голос, усталый, тускловатый.
— Нормально, — ответил Петр, напрягшись. Жанна,
сообразив что-то, привстала и проделала нехитрую пантомиму, спросив языком
жестов, не следует ли ей выметаться. Вообще-то, молодец девочка, умеет
разграничивать служебное и личное… Петр проворно пошевелил кистью свободной
руки, и Жанна, сделав понимающую гримаску, в три секунды натянула нехитрую
одежонку, простучала каблучками к двери.
— Нормально вроде бы, — сказал Петр, оставшись в
одиночестве.
— А то газеты писали всякие ужасы…
— Ну, это смотря какие газеты… Верь больше. Судя по
всему, незнакомка не распознала подмены — что ж, следовало ожидать, масса
близких Пашке людей, каждодневно с ним общавшихся, до сих пор в неведении…
— Приятно слышать, — сказала женщина, но никакой
особой радости в ее голосе не ощущалось. — Ты очень занят?
— Ну, не то чтобы… Можно сказать, вообще не занят.
— Совсем хорошо. Паша, нам нужно поговорить. Желательно
не откладывая. "Легко тебе говорить, милая, — подумал он. — А
мне-то как быть, если я в
толк не возьму, кто ты вообще такая?"
— Когда?
— Хорошо бы прямо сейчас, — сказала незнакомка
решительно.
«Так. сейчас начнутся подводные камни… Нужно взвешивать
каждое слово, ляпнешь ей, чтобы приезжала, а окажется, что Пашке такое
идиотство сроду в голову не могло прийти, поскольку выглядит из ряда вон
выходящим шокингом».
— Ну, вообще-то… — осторожно начал он.
— У тебя там кто-нибудь есть? Ты вообще где?
— На фирме, — сказал он осторожно. — Никого у
меня, одинешенек в кабинете…
— Можешь приехать?
— Попытаюсь… А куда?
— Ко мне на работу.
— Вот как? — спросил он, отчаянно пытаясь
что-нибудь придумать.
— Я понимаю, это вопреки правилам, — с явственно
чуявшейся иронией сказала незнакомка. — Но лучше нам поговорить сегодня,
Паша, не откладывая. Можешь приехать прямо сейчас? Поговорим на седьмом этаже,
там никого обычно не бывает…
Петр трезво прикинул: долго играть в эти кошки-мышки
невозможно. Нужно либо категорически отказаться и отключить телефон, либо…
— Ты знаешь, кое-какая правдочка во всех этих слухах
есть, — решился он.
— Понимаешь, у меня с памятью происходят досадные
пертурбации…
— Но меня-то ты узнал? — на сей раз ирония
проступила еще явственнее.
— Конечно, узнал.
— Приятно слышать, — повторила она, снова без
всякой радости в голосе. — Ну, а что же ты, в таком случае, забыл?
— Где ты работаешь.
— Паша, ты серьезно?
— Серьезно, — сказал он, стараясь, чтобы слова
звучали сухо, отрывисто. — Провалы в памяти, знаешь ли. Абсолютно
серьезно.
Ее голос дрогнул, в нем, наконец-то, появилось нечто похожее
на дружелюбие:
— Паша, у тебя все…
— У меня все в порядке, — столь же сухо перебил
он, маскируя холодностью полнейшее неведение касаемо звонящей. —
Просто-напросто кое-что выпало из памяти. Как из магнитофонной ленты вырезали
несколько кусочков. Примерно так обстоит в популярном изложении. Так что ты,
пожалуйста, поумерь иронию.
— Хорошо, — сказала женщина серьезно. — Ну,
меня-то ты, по крайней мере, я понимаю, узнал…
— Узнал. Но совершенно не помню, где ты работаешь. Ты
уж, пожалуйста, отнесись ко всему этому серьезно, это не хохмочки, а суровая
реальность…
— Ну, а о нас-то ты помнишь все?
— Пожалуй что, — сказал он, оставляя себе лазейку
на будущее.
— Так… Приезжай в речное пароходство. Тебе напомнить,
где это?
— Ну, настолько-то мне мозги не перевернуло… — хмыкнул
он. (Представления не имел, где это самое пароходство, но узнать будет не так
уж трудно.) — Прекрасно помню. Значит, на седьмом этаже?
— Ага, в тупичке. Даже если забыл, легко найдешь. Можешь
взять охрану… я о вчерашнем. Это, знаешь ли, Паша, была не я. Я ведь стрелять
вообще не умею…
— Ладно тебе, — перебил он сварливо. — Еще
тебя не хватало подозревать…
— Ну, я рада. Приедешь?
— Через полчасика, — сказал он уверенно. Прикинул,
что этого времени вполне хватит и разузнать, и добраться.
— В общем, через полчаса на седьмом этаже.
И последовал сигнал отбоя.
«Веселенькая ситуация, — меланхолично заключил
Петр. — Прямо-таки классический водевиль — близнецы меняются местами,
отсюда, ясно, проистекает череда забавных недоразумений… Вот только что-то
давненько уж не слышно о забавах, наоборот, веселье тает, как льдинка под
весенним солнцем».
Щелкнул клавишей:
