— Идет, — кивнул Петр.
— Тогда — по коням?
Он распахнул ворота, выгнал «уазик» из гаража, лихо
развернулся на тесном пятачке. «Запорожец» поехал следом. С четверть часа они
ехали, скрупулезно соблюдая правила, как и положено двум столь дряхлым и
непрезентабельным машинешкам. В конце концов «уазик», загодя помигав сигналом
поворота, свернул на автостоянку — самую обыкновенную, ничем не примечательную.
Белая собака лениво побрехала на них из будки в углу, забралась в свое хлипкое
жилище и задремала. Из высокой будочки спустился еще один соплеменник Бацы,
вежливо поклонился Петру, прижав ладони к груди, отошел с загадочным цыганом
подальше. Говорили они недолго, совершенно спокойно. Баца загнал «уазик» меж
«пятеркой» и «Газелью» со смятым левым крылом, тщательно запер все двери.
Подошел, протянул ключи Петру и заговорил так, словно вместо Косарева перед ним
был лишь загазованный воздух:
— Все устроилось, Паша. Ребята головой отвечают. Тебе
они машину отдадут без звука, вместе с бумажками, чтобы у тебя не случилось
проблем, когда поедешь… Только тебе, кому-то другому бесполезно и приезжать —
зарежут… Шучу. Зарезать не зарежут, но машину ни за что не отдадут, вдобавок и
побить могут… Больно.
Косарев поджал губы. Не обращая на него внимания, Баца
крепко пожал руку Петру, оскалил в прощальной улыбке великолепные зубы и
медленно махал рукой, пока «Запорожец» не отъехал.
— Что-то вас мир не берет… — сказал Петр.
— Пустяки, — отозвался Косарев сварливо, с ноткой
оскорбленной гордости, которую скрыть полностью все же не удалось. — Буду
я обращать внимание на всякое животное… Клиентов, к сожалению, не выбирают,
милейший Павел Иванович, в этом финансист схож с гинекологом.
— А откуда у него столько денег? — спросил
Петр. — Или это секрет?
— Знали бы вы, сколько денег, словно бы и
несуществующих, странствует по Руси великой… — Помолчав, он все же снизошел до
объяснения: — Бензин. Автозаправки. Удивительно даже, какие деньги можно
накопить за пару лет на примитивной горючке…
— Вообще-то, за последние четыре недели я разве что от
утюга не слышал, насколько респектабельна, безупречна и законопослушна фирма
«Дюрандаль»… — сказал Петр. чтобы легонько позлить лысого. — Только утюг
да электрочайник молчали, все остальные электроприборы вещают об этом на всех
волнах…
— Мы и есть респектабельны и безупречны, — отрезал
Косарев. — А вот проект… Я не хочу сказать, будто с ним что-то не то. Но
так уж устроена жизнь, милейший, что в масштабных проектах сплошь и рядом
вертятся… ну, не преступные, однако ж левенькие деньги. Потому что самые
честнейшие проекты нуждаются в некой смазке наличными. Вам не доводилось об
этом слышать?
— Слыхивал.
— Вот видите. Не мы эти правила выдумали, а посему не
стоит корчить из себя святош. Цель-таки сплошь и рядом оправдывает средства…
Что вы ухмыляетесь?
— Знаете, что мне пришло в голову? — мечтательно сказал
Петр, — Двадцать миллионов баксов — умопомрачительная сумма. Вы не
боитесь. что я с ними сбегу? Если дать вам сейчас по голове монтировкой,
свидетелей не останется. От этого потомка конокрадов как-нибудь спрячусь…
— Казарменный у вас юмор, — огрызнулся Косарев.
— Вот то-то и оно, — развел руками Петр. —
Ну, а все-таки? Не боитесь?
— Павел Иванович, у вас все равно не получится.
Убежать, предположим, сможете, а потом? Я никоим образом не хочу вас оскорбить,
но вы с такой суммой не справитесь. Не ваше оно… Вам для полного счастья нужно
гораздо меньше.
— За Балаганова меня держите?
— Ну что вы. — усмехнулся Косарев. — Причем
тут Балаганов? Эти деньги — не ваша сумма. Вы не сумеете с ней обращаться. Даже
если ухитритесь сбежать и благополучно замести следы. Есть суммы, достаточные
для удовлетворения потребностей, пусть и высоких. — и есть суммы, которыми
могут управлять достойно только дельцы.
— И нелегальными тоже?
— Нелегальными — тем более. Правда, я предпочел бы
другую терминологию — «нефиксированные деньги».
— Здорово, — сказал Петр. — Сами термин
придумали?
— Да вот, знаете ли… Деньги, которые нигде не
фиксируются. Очень точно отражает суть проблемы.
— А главное, звучит благолепно?
— Не без этого, милейший, не без этого… В общем, вы
заберете машину со стоянки, когда он скажет. У меня пока что нет на сей счет
точных инструкций.
— Яволь, — сказал Петр. — Слушайте, я смогу с
ним увидеться сегодня вечером?
— Конечно. Ему тоже не терпится с вами поговорить. Я
вас опять доставлю тем же путем — чтобы не возбуждать любопытство посторонних.
Просто засидитесь в офисе допоздна, никто и не удивится…
Глава 8
Человек-невидимка
Вслед за Косаревым он поднялся на четвертый этаж стандартной
серой «хрущевки» — не на окраине города, но довольно далеко от центра, район не
из респектабельных. Косарев открыл дверь своим ключом, предупредительно
посторонился.
Петр прошел в комнату. Шторы были полузадернуты, царил
полумрак. В первый момент он едва не отшатнулся — человек, вставший ему навстречу
из продавленного старомодного кресла, чертовски напоминал уэллсовского
человека-невидимку в его классической версии: голова и лицо сплошь замотаны
чистыми бинтами, так, что для обозрения доступны лишь кончик носа и рот. Нос,
слава богу, все же не картонный, каковой вынужден был употреблять невидимка…
— Ну, что таращишься, ваше степенство, господин
Савельев? — весело спросил забинтованный Пашкиным голосом. — Падай.
Коньячку хочешь?
— Что с тобой? — встревоженно спросил Петр,
плюхаясь в другое, столь же продавленное кресло.
— Пустяки, Петруччио. Такое, что и стыдно сказать.
Когда в столице переделал все дела, поехал с мужиками расслабиться на бережок
уединенного озера, разумеется, с табличкой «Только для белых». И на радостях,
что дела у нас обоих идут отлично, нажрался так, как давно не надирался.
Классическая «асфальтовая болезнь». Только вместо асфальта были лодочные
мостки. Видел бы ты, как я по ним мордой проехался… Давненько так не
позорился, — голос брата был бодр и весел, без малейшей удрученности. —
Ну и черт с ним… Бывает. Видел бы ты, как я назад летел — сначала даже в
самолет не пускали, паспорт-то я предъявил, а вот вместо живого оригинала
паспортной фотографии имело место нечто сюрреалистическое… Даже разматываться
пришлось. Пропустили.
— Ничего серьезного?
— Пустяки. Просто ободрало физиономию так, что обратный
обмен в любом случае делать рановато. Разве что придется еще какую-нибудь
аварию изобретать… Ну, ничего. Во-первых, еще рано мне вертаться, а
во-вторых, — глаза в щелях повязки лукаво блеснули, — а во-вторых,
сдается мне, что ты не прочь побыть мною еще немножечко…
