— Павел Иванович, звонили с проходной. Там ваша супруга
приехала… Они, конечно, пропустили безо всякого, только говорят, с ней вроде бы
не в порядке что-то…
— Что?!
— Они не сказали, просили просто передать…
— Где она?! — рявкнул Петр, срываясь с кресла.
— Да что с вами такое? Она в лифт вошла, сейчас сюда
поднимется, вон идет уже… Я пошла, да? — И шустро выпорхнула.
Катя вошла, придерживая обеими руками у горла воротник
белого летнего плащика. Он торопливо нажал кнопку, блокируя замок,
встревожившись не на шутку: лицо у нее было испуганное, волосы растрепаны, у
виска короткая, подсохшая царапина. Прямо-таки рухнув в кресло, Катя вздохнула:
— Еле добралась, чуть сердце не выскочило… Дай
чего-нибудь крепкого. Петр кинулся к картине, скрывавшей потайной бар,
наплескал в рюмку,
второпях пролив себе на пиджак, подал. Катя выпила в два
глотка, помотала головой, прикрыв глаза, встретила его взгляд, попыталась
улыбнуться:
— Отпустило, кажется…
— Что стряслось? — спросил он, себя не помня от
беспокойства. — Может, Земцова вызвать?
— Не надо, — тихо сказала Катя. — Все в
порядке.
— Ничего себе — в порядке… На тебе лица нет. Что
случилось? Машина где?
— Представления не имею… — бледно улыбнулась Катя.
— То есть как? Где Елагин?
— Не знаю. И сто лет его не видеть… Кобель чертов…
— Он что… опять? — догадался Петр. Как ни странно,
вдруг отлегло от сердца — поначалу-то мерещились всякие ужасы вроде нападения
на машину того психа, стрельбы, похищения Надьки…
— То-то и оно, Паша, что — опять… — сердито сжав губы,
она распахнула плащ.
Атласная белая блузка с длинными рукавами не просто лишилась
верхних пуговиц — была разорвана у ворота, на шее у ключицы краснеет парочка
длинных царапин, тоненькая перемычка кружевного черного лифчика тоже разорвана,
так что он свободно болтался, выставив на нескромное обозрение великолепную
грудь.
— Насмотрелся? — в сердцах выпалила Катя. Встала с
кресла и сбросила плащ, повернулась боком. — Ты еще сюда посмотри…
Петр выругался сквозь зубы. Сзади, на талии, застежка
короткой синей юбки была выдрана с мясом, «молния» разошлась.
— Рассказывай, — сказал он, налив себе в ту же
рюмку. — Он что, попытался…
— Нет, я сама ему предложилась в машине, — с
сарказмом, зло сверкая глазами, бросила Катя. — Как думаешь? Короче, на
полдороге он будто с ума сошел. Свернул к скверику, заглушил мотор и без особых
прелюдий на меня буквальным образом накинулся. Порвал на мне все, глаза
бешеные, несет дурь какую-то… — Она зябко передернулась. — Вспомнить
жутко. Никакие уговоры не действуют, навалился, как робот… В общем, двери он
забыл заблокировать, я выскочила, кинулась, куда глаза глядят. Он, слава богу,
следом не побежал, может, опамятовался… Хорошо еще, была в плаще, иначе не
представляю, как бы и выглядела… Но все равно люди успели заметить… я
сообразила свернуть в переулочек, там кое-как запахнулась… юбка то и дело
падала, приходилось через плащ поддерживать, вид был тот еще… Ну, а потом
подвернулась машина, водитель попался приличный, в годах, ни вопросов особо не
задавал, ни с сочувствием не лез, хоть и видел: что-то со мной не то. За кого
принял, не знаю уж… Доехала до фирмы, узнали, пропустили…
— Ну, так… — многозначительно протянул Петр, подошел к
столу. — Жанна, где там Елагин?
— Не подъехал еще, Павел Иванович.
— Как только подъедет, пусть немедленно сообщат мне.
Свяжись с гаражом, с охраной, с кем хочешь, но чтобы мне моментально доложили.
Усекла?
— Конечно, Павел Иванович. Говорила я вам… Все ж сразу
понятно, я не дура…
— Ладно, глазастая, — бросил он
раздраженно. — Свои соображения держи при себе. И — чтобы немедленно…
Отключив селектор, вернулся к Кате, присел на широкий
подлокотник ее кресла, присмотрелся. Она явно успокоилась, щеки после коньяка
порозовели.
— Все будет в порядке, — сказал он
ободряюще. — Как только появится, вышвырну я его с волчьим билетом, а
напоследок начищу харю, как в лучших домах…
— Может, без скандала? — спросила она
рассудительно. — Он еще, чего доброго, болтать начнет про…
«Тьфу ты, — вспомнил Петр, немного охолонув. — И в
самом деле, если Митька начнет продавать газетам кое-какую информацию, выйдет
нешуточный конфуз. Или нет?»
— Брось, — сказал он. — Кто ему поверит?
Доказательств-то никаких. Слова есть простое сотрясение воздуха, и не более
того.
— А у него не могло остаться… фотографий?
— Ни в коем случае.
— Ох, Паша… Все эти твои развлечения…
— Катенька, договорились же — забыть.
— Забудешь тут, когда такие встряски случаются посреди
бела дня…
— Ну, прости, — сказал он сокрушенно, вынужденный
вновь принимать на себя чужую вину. — Выпей еще рюмочку, что ли. А я
аптечку принесу. Надо царапины смазать.
Отыскав в аптечке какую-то импортную мазь, заменявшую старый
добрый йод, ловко обработал царапины, парочка коих обнаружилась и на
талии, — Митька, похоже, полностью соскочил с катушек и уподобился
орангутангу. Катя ежилась и ойкала.
— Не пищи, — сказал он ворчливо. — Если
верить тому, что на тюбике написано, болезненных ощущений эта дрянь не
вызывает.
— Щиплется…
— Перетерпи, — посоветовал он с голь же
хмуро. — Вообще, вид у тебя, надо сказать, провоцирующий. Виктимный,
по-научному. Юбка, как носовой платочек…
— Мода.
— Мода… — ворчал он, вешая на соседнее кресло ее
плащик. — Ну-ка, повернись, я еще здесь посмотрю… Когда в машине сидишь,
юбки, поди, и не видно как таковой… А потом удивляемся, что у кого-то мозги
плывут…
— Ладно, не ворчи, — сказала Катя, явно
приведенная хорошей дозой коньяка в беззаботное состояние. — Все хорошо,
что хорошо кончается. Но какой у меня был вид… Боюсь думать, на кого была и
похожа…
— На чертовски легкомысленную девицу.
— На жертву маньяка, — поправила Катя весело. —
Это ближе к реальности…
— Она посмотрела на свое живописное подобие. —
Пашка, ты все-таки и сам немножко маньячок. Что, твои иностранцы меня сегодня в
таком виде лицезрели?
— Они люди раскованные, — сказал Петр. — Что
ты так озираешься?
— Пытаюсь представить, где именно ты подружек
располагаешь… Неужели прямо в кресле?
— Кто тебе такое напел? — возмутился он. Однако в
глубине души чуточку устыдился — как-никак, не только Пашка, но и он сам в этом
кабинете развлекался довольно предосудительно — с точки зрения законной
супруги. Вопрос, конечно, философский — этично ли изменять чужой жене, Пусть и
свято верящей, что она — твоя жена? Ну, предположим, сии мысли есть не более
чем увертки — речь ведь идет не о чужой жене, а о твоей любимой женщине. Но
ведь, если что и случалось, то — по обязанности, в рамках взятой на себя роли…
