— А глаза забегали… — сказала раскрасневшаяся Катя, уже
ничуть не похожая на удрученную жертву маньяка. — Уличила я тебя?
— Катерина, обвинения насквозь беспочвенны… И вообще,
запахни остатки блузки и одерни то, что ты именуешь юбкой. Иначе я за себя не
ручаюсь, руки так и тянутся…
— Ну и протяни, — с провоцирующей улыбкой сказала
Катя, откинувшись на спинку и уже не придерживая разорванную блузку. — А
то две ночи не протягивал…
Петр поднял ее из кресла, в две секунды разделался с теми
пуговицами блузки, что ухитрились сохраниться после елагинской атаки. Катя
прильнула к нему. тяжело дыша, юбка упала на ковер. Опуская ее в кресло, Петр
успел подумать, что в Пашкином безумии есть своя система, и в самом деле,
как-то по особенному возбуждаешься, держа в объятиях женщину, которую оголтело
хотят другие мужики, настолько, что средь бела дня пытаются претворить желания
в жизнь. И тут же испугался — как бы не нахвататься от своего двойника такого,
что потом сто лет не отделаешься… Гены ведь одни и те же?!
Необычность ситуации придавала сил и толкала на новые
подвиги. Прошло много времени, прежде чем Катя мягко высвободилась,
расслабленно затихла в его объятиях. Не открывая глаз, засмеялась:
— Лучше бы ты в свое время с этого и начал — вместо
известных глупостей. Может, я и испорченная, но ведь возбуждает — когда
собственный муж совращает в служебном кабинете… Паша?
— Что? — спросил он, блаженно зажмурившись.
— А ведь у тебя что-то очень уж ловко получается с этим
креслом, чувствуется привычка…
— Катенька, — сказал он беспомощно. — Давай
все забудем и начнем все по-новому, все сначала?
— Хорошо, — ответила она тихо. — Старому я бы
не поверила, а вот тебе новому отчего-то верю, Савельев…
Он напыжился от гордости, но, поразмыслив, пришел к выводу,
что взлетать на седьмое небо рановато: слишком многое оставалось непроясненным
и более того — откровенно настораживающим. Он даже в мыслях не мог решиться
произнести — пугающим…
Вскочил, шлепнув по полу босыми ногами, кинулся к
залившемуся трелью селектору. Катя принялась торопливо одеваться.
— Ну вот, — кривя рот в нехорошей ухмылке, Сказал
он, повесив трубку. — Появился молодчик на территории. Сейчас я с ним как следует
поговорю…
— Паша! — она застыла с юбкой в руках. —
Осторожнее! Он сумасшедший, точно тебе говорю! Ты бы глаза видел…
— Я тоже не подарок, — отмахнулся Петр. — Тут
у меня булавка завалялась, заколи юбку, плащик накинь сверху, сойдет… Потом я
тебя сам домой отвезу.
— Паша…
— Не беспокойся, — бросил он на ходу. — Мы
люди светские… временами. Светски поговорим…
И зашагал по коридору, стараясь не выглядеть бегущим.
Сначала, в первый миг, хотел вызвать Елагина в кабинет и учинить разборку там,
но по размышлении это показалось недостойным настоящего мужика. Мало ли какой
оборот примет светская беседа, лучше уж проводить ее на вольном воздухе… Пашка,
может, и вызвал бы на ковер — но не я…
Елагин как ни в чем не бывало стоял возле своей черной
«тойоты», заменившей в качестве разъездной машины несчастный джипер. Кроме
него, людей во дворе не было, что облегчало задачу.
Завидев Петра, Елагин его непринужденно окликнул:
— Никак марсиане прилетели, босс? Куда это вы галопом
несетесь? Старательно пытаясь сохранять хладнокровие, Петр подошел вплотную и,
не
отводя глаз, сказал:
— Я тебя, по-моему, предупреждал… Оба сошлись на том,
что это — последнее предупреждение. Кто-то мне по-мужски обещал с этим делом
завязать…
— Ты о чем? — невинно уставился на него Елагин.
— Где Катя?
— Катя? — дернул Елагин плечом. — Я откуда
знаю? Я ж ей не нянька. Когда я ее последний раз видел, со второй космической
скоростью удалялась в сторону проспекта Мира, живехонькая и здоровехонькая.
Ничего вроде бы с ней не могло стрястись…
Он осклабился, глядя простецки, недоумевающе — Петр отлично
знал эти приемчики, призванные спровоцировать собеседника, вынудить его стать
нападающей стороной, а себя самого, понятно, выставить жертвой
неспровоцированной агрессии. И потому собрал волю в кулак. Поиграем с ним в его
же игру, тоже умеем…
— Посмотри-ка мне в глаза, — сказал он.
— Смотрю, — безмятежно кивнул Елагин. — А
что?
— Да ничего. Нормальные глазыньки, без следа Клиники.
Тут кое-кто называет тебя сумасшедшим — на мой взгляд, совершенно
безосновательно, старлей. Совершенно. Сдается мне, никакой ты не шизик, а
попросту наглая скотина. У меня такие В противогазе отжимались со всем рвением,
пока в него же блевать не начинали. И упаси их бог при этом пернуть.
— Ты не особенно-то, штабная крыса, — не повышая
голоса, ответил Елагин.
— У меня такие, как ты, тоже, случалось, хрен
посасывали со всем прилежанием. И добавки просили совершенно добровольно, чтоб
ты знал…
— Ну вот и внесли ясность, — осклабился
Петр. — Давай уж до конца внесем… Дерьмо ты, старлей. И совсем не потому,
что рвешь на бабе лифчик, когда она того не хочет… Дерьмо ты потому, что
сначала даешь честное слово, а потом не соблюдаешь… Дешевка.
— Слушай, вице-полковник, — все так же простецки
улыбнулся Елагин. — Я искренне не пойму, чего ты дергаешься? Тебя наняли,
чтобы постоял пугалом На огороде, вот и стой. Не поднимай кипеж. В конце-то
концов, это не твоя мочалка и никогда твоей не была. Трахай эту блядешку,
сколько вздумается, но и другим не мешай. Коллективистом надо быть,
милый. — Он мечтательно потянулся. — Знал бы ты, Как я ее гнул вот
этими ручками, шлюху белобрысую, как я ее на ощупь знаю… Положишь ей, бывало,
ладонь на нижние губки, а она трепещет…
Он сумел-таки уклониться от первого выпада, но второй удар
пропустил — и спиной вперед вмазался в бок «тойоты», все еще с наглой,
высокомерной усмешкой, не успевшей погаснуть. Тут же с нереальной быстротой
извернулся, оказался на широко расставленных ногах, в сулившей неприятности стойке.
Процедил сквозь зубы:
— А потом средним пальчиком вовнутрь, невзначай этак…
— Иди сюда, сука, — сказал Петр, отступая на
шаг. — За все пальчики не говорю, а двадцать первый распинаю…
Отчаянно затопотали ботинки. Во дворе вдруг стало очень
много народу — надежно их разделив, трое охранников встали плотной стенкой,
двое сторожили Елагина, третий развернулся к Петру, готовый то ли прикрыть, то
ли перехватить. Сбоку появился Земцов, развел руками:
— Павел Иванович, а мы вас повсюду ищем…
Пойдемте? — он стоял на дороге с вежливой непреклонностью. — Нечего
вам тут делать, поверьте моему слову…
— и словно бы небрежно взял за локоть, с силой потянул
к двери.
Петр подчинился — драться при куче свидетелей, тем более с
собственным шофером, было бы верхом идиотизма. Не барское это дело, в конце-то
концов…
