Когда они вошли в здание, Земцов сказал:
— Не самое умное поведение, Павел Иванович.
— Знаю, — пробурчал Петр, остывая. — Но
терпение у меня лопнуло… Напрочь.
— Если вам интересно мое мнение, я удивляюсь, что вы
столько терпели… Увольте вы его к чертовой матери, давно пора. А я с ним
поговорю по уму, пусть считает, что ему крупно повезло, и не вздумает
дергаться…
— Без вас я бы и не догадался… — сварливо откликнулся
Петр. — Где его личное дело?
— У зама по персоналу, разумеется.
— Пусть принесет.
— Зачем?
— Освежить хочу в памяти… — сказал Петр и быстрыми
шагами направился на свой этаж. Остановился у стола Жанны, распорядился,
понизив голос: — Лапочка, настучи приказ. Елагина с сегодняшнего дня — по
собственному желанию. Заявление его насчет собственного желания возьмешь потом
у Земцова. Выходное пособие, прочее, что там полагается… Ну, ты ж у меня
умница, сама знаешь, как все оформить.
— Конечно, Павел Иванович, не беспокойтесь. Давно пора…
— она с любопытством распахнула глупенькие глазки. — Вы ему хоть навешали
по фей-су? Как следует?
— Работай, прелесть моя, работай… — хмыкнул Петр, входя
в кабинет. Катя так и вскинулась:
— Ну что?
— А что? — елико мог беззаботнее усмехнулся
Петр. — Поговорили, как цивилизованные люди, господин поручик согласился,
что был не прав, высокие договаривающиеся стороны разошлись, довольные
проведенным брифингом…
— Врешь ведь?
— Ну и вру, — согласился Петр. — Я ему
высказал все, что о нем думаю… справедливости ради следует уточнить, что он тоже
мне кое-что высказал без недомолвок, но это детали… Главное, я его, паршивца,
уволил. С данного момента. Так что все кончилось. Шофера тебе подберем
пожилого, солидного, которого заботят лишь внуки и радикулит… нет, с
радикулитом не стоит брать, но вот насчет пожилого — непременно…
Вскоре появилась дама средних лет, молча положила на стол
перед Петром конверт из плотной бумаги, удалилась, словно бы не замечая
запахнувшуюся в плащ Катю. Даму эту Петр не помнил — но в «его» фирме работало
человек шестьдесят и девять десятых из них его вообще не интересовали.
Гораздо больше интересовал конверт. Как офицер с приличным
стажем, он без труда расшифровал суть некоторых сокращений и пометок в военном
билете Елагина, а многое там значилось открытым текстом, без недомолвок. Высшее
командное… оттуда, из этого городка, в спецназ частенько попадают… Чечня… так,
знаем мы эти курсы, их шифр — снайперские, одна из лучших шарашек… орден, две
медали… медосмотр… ни следов, ни намеков на «психическую» статью… Что ж,
небезынтересно, однако ничего из ряда вон выходящего — стандартная биография,
стандартный послужной список… если доведется все же драться, нужно помнить, что
Митрий владеет стилем Кадочникова — рукопашку в том училище все еще преподает
Люборец, а он на Кадочникове подвинут… Ну ничего, обойдется…
Он сложил все обратно в конверт, размашисто подмахнул
поданный Жанной приказ — уволился от нас по собственному желанию господин
Елагин, ну что поделаешь, переживем боль утраты…
В кабинет бесшумно просочился Косарев, вкрадчиво спросил:
— Павел Иванович, можно, я заберу «дипломат»? Вы же
сами говорили…
— "Дипломат"? — Петр недоумевающе
вскинул на него глаза. — А-а, конечно… Он там и стоит.
Фомич нырнул в комнату отдыха, проворно вы-катился оттуда с
«дипломатом» в руке, расшаркался перед Катей:
— Вы прекрасно выглядите, Екатерина Алексеевна, должен
вам заметить, просто-таки очаровательны сегодня…
— Фомич, — сказал Петр. — У вас случайно нет
адреса Марушкина?
— Кого? — изобразил на лице величайшее изумление
Фомич.
— Художника, который приносил картины. Вы же их сами
забирали.
— Художника? А я и понятия не имел, что их художник
принес… В жизни такой фамилии не слышал. Я думал, их шофер привез…
— Ладно, идите.
Когда Фомич выкатился колобком, Катя спросила:
— Что за художник? Опять у тебя идеи… — и посмотрела на
собственный портрет над столом.
— Да нет, успокойся, — засмеялся Петр. —
Говорю же, с этим покончено. С идеями… Постараемся прожить без идей. Это тебя
не удручает?
— Не особенно, — призналась Катя.
— Может, мне и этот портрет снять? — А почему бы и
нет? Никак я, сибирячка, раскованным европейским мышлением проникнуться не
могу…
— Ладно, — сказал Петр, окинув ее откровенным
взглядом. — Но тот портрет, в кабинете, дома, пусть уж висит… Идет?
Глава 10
Голая правда
Он отлично запомнил код, отпиравший электронный замок на
двери «спецотдела»-пустышки. У него была хорошая память. Профессиональная…
Никто, как и следовало ожидать, не выразил ни малейшего удивления, видя, как большой
босс целеустремленно шагает к «спецотделу», сноровисто набирает код и
скрывается за железной дверью. В самом деле, что в этом поступке такого уж
удивительного? Точной информации нет, но ручаться можно — Пашка не раз
пользовался барской забавой, потайным ходом на другую сторону улицы. По бабам
хотя бы отправлялся, а возможно, и по серьезным делам. Вряд ли он приложил
столько сил по возведению потайного хода исключительно для удобства других…
Старательно закрыв за собой дверь и убедившись, что замок надежно
защелкнут, Петр уселся за стол, ни разу в жизни не послуживший рабочим
целям, — так что даже сигареты с зажигалкой на безукоризненную полировку
класть не хотелось поначалу.
Стряхивая пепел в целлофановую обертку от пачки, он не спеша
проделал то, что их с Пашкой уговор категорически запрещал — набрал код
межгорода, потом номер Кириной шарашки. Где-то в глубине души похныкивало
недовольство собой, проистекавшее из добропорядочности и офицерского честного
слова, но еще более мощно о себе заявило то ли чутье, то ли пресловутое седьмое
чувство, тягостно-смутное предчувствие…
Не занято, слава богу, удалось угодить с первого раза.
Длинный гудок, еще один…
— Институт биофизики, — лениво протянули на том
конце канала.
Петр моментально опознал голос — светленькая молодая
лентяечка с углового стола. Никак не мог запомнить ее имя, не то чтобы
заковыристое, но нестандартное какое-то, впервые встреченное. Ангелита? Алита?
Алисса с двумя "с"? Вечно из памяти выпадает…
— Здравствуйте, — сказал он слегка бурчливо, хрипловато,
чтобы не опознала, чего доброго. — Киру Максимовну можно?
— А кто ее спрашивает?
Странное дело, голосок Алиты-Алиссы заметно изменился.
Что-то новое в нем появилось, определенно новое. Тревога? Или настороженность?
Почему-то первые пришедшие на ум определения — нехорош и…
