— Вряд ли вы меня знаете, — сказал Петр,
старательно коверкая голос, насколько удавалось. — Уверен, не встречались.
Собственно, это знакомый Петра Ивановича из Шантарска…
— А не его брат? — моментально откликнулся девичий
голосок с тем же нехорошим промедлением.
— Вот уж нет, — сказал он. — Вообще не
родственник. Честно говоря, даже нельзя сказать, что близкий знакомый Петра
Ивановича. Если быть точным — далекий сослуживец. Я тут собирался к вам в
Новосибирск, хотел ему вернуть должок. Сумма небольшая, но по нынешним временам
с долгами лучше не тянуть, брал-то в переводе на зеленые…
В Новосибирске помолчали.
— Даже не знаю, как вам сказать… — протянула
девчонка. — А долг-то отдавать и некому…
— То есть как? — спросил он с ненаигранным
недоумением.
— Ну, они ж убились… Насмерть. Он заставил себя
произнести совершенно спокойно:
— Кто?
— Петр Иваныч и Кира Максимовна. Четыре дня назад. Их и
похоронили уже… Вопреки расхожим литературным штампам, перед глазами у него не
плыло,
ноги не подкашивались, стены вокруг не вертелись. Просто
вискам стало невыносимо жарко, а во рту — сухо и как-то по-особенному
непередаваемо. И незнакомо мерзко.
— Девушка, простите, я не понял, — сказал он, заставляя
себя сохранять то же расчетливое спокойствие. — Как это убились? Как
похоронили? Я от него намедни письмо получил…
— А число было какое? В письме?
— Восьмое, — сказал он после короткого раздумья.
— Ну вот, а десятого они и разбились. На савельевской
«шестерке». Они ж заявление собирались подавать в загс, вы знаете?
— Слышал.
— Вот… Он, вообще-то, осторожно ездил, а тут, видимо,
понадеялся на прежнее уменье… Экспертиза показала, что они оба… употребили. На
радостях, наверное. Вот и получилась… не совсем чтобы радость.
В ее голосе не слышалось и дежурного сочувствия — скорее уж
азарт причастности к информации, нерассуждающее щенячье любопытство юного
существа, не осознающего, что такое смерть.
— Где это случилось? В городе?
— То-то и оно, что за городом. Километрах в Трех от
Академгородка. Там проселочная дорога, хитрый поворот, он, видимо, решил
стороной объехать, не светиться перед гаишниками, или как они теперь там
кличутся… Машина не загорелась, а вот разбило ее качественно. Петра
Ивановича.., а вы правда не близкий знакомый?
— Правда. Скорее и не знакомый вовсе. Так, сослуживцы,
я же вам говорил уже…
— В общем, Петра Ивановича опознали только по орденам и
документам. Киру Максимовну, в общем, не особенно приложило, даже лицо целое…
Затылок главным образом, она, видимо, не пристегнулась на проселочной. Меня
муж, кстати, всегда заставляет пристегиваться…
— Значит, похоронили? — перебил Петр.
— Ну, я же говорю… Мы все ходили. И родители Киры
Максимовны были. Вот только у Савельева — никого. У вас же там, в Шантарске,
его родной брат живет?
— Да.
— Только ни у кого его адреса не было… Вы с ним,
случаем, не знакомы?
— Не знаком, — сказал Петр сквозь жар в висках и
мерзкий вкус во рту. — Совершенно.
— И адреса не знаете?
— Соответственно. Не знаю.
— Ну, я думала, мало ли… В общем, их вчера похоронили.
Вы, кстати, не в курсе — ордена полагается на одну подушечку класть или каждый
на отдельную? Мы на одну положили…
— До свиданья, — сказал Петр.
Нажал кнопочку «NO». Со стуком отложил телефон на стол, не
сразу попал в рот сигаретой. Уж за то, что он не спит, а следовательно,
происходящее вовсе не кошмар, можно было ручаться. Не сон это, а доподлинная
явь. Явь, в которой ему лично, если прикинуть, не оставалось места. Он был жив,
но в то же время лежал на новосибирском кладбище рядом с Кирой. «Только по
орденам и документам и опознали…» Алкоголь в крови… заявление в загс…
Нет нужды долго ломать голову, чтобы вспомнить, у кого
остались его документы и ордена. У индивидуума по имени Павел Иванович
Савельев.
Несколько мгновений казалось, что сквозь его голову, сквозь
мозги пронесся физически ощущавшийся вихрь. И этот вихрь все расставил на свои
места. То, что смутными образами гуляло в подсознании, обрело ясные, четкие
формулировки. То, что не оформлялось в мысли, отлилось. То, в чем самому себе
было страшно признаться, всплыло на поверхность и звучало в ушах.
А еще там настойчиво присутствовала цитата, уж и не
вспомнить откуда: «голая, как правда». Как правда. Голая…
Если набраться смелости и взглянуть фактам в лицо, голая
правда такова: брательник Пашка — явный сексуальный маньяк, субъект с
подозрительными связями, шантажист, мошенник и… Наберись смелости хоть теперь
пойти до конца — и убийца, как ни страшно это произносить пусть про себя. И
убийца. Врач Николай Петрович мог и в самом деле попасться вечером на глаза
обкурившейся шпане. Марушкин мог и в самом деле вогнать себе убойную дозу
героина. Но в сочетании с только что услышанным сообщением об аварии…
Нет тут случайностей. Никаких. Доктор — один из немногих,
кто знал о подмене. Марушкин — один из немногих, кто знал, что под
«Панкратовым» скрывается нечто иное. Одному холсту — за триста, двум другим —
за сотню лет. Что же там, интересно? Точнее, кто? Все документы на вывоз в
порядке, за границу вот-вот уплывет нечто дорогое… а как же иначе? Зачем было
огород городить? В точности как в деле Хромченко, вот только у генерала
Хромченко не хватило ни ума, ни решимости пристукнуть художника, намалевавшего
поверх Айвазовского и Врубеля весьма аляповатые пейзажики… предположим,
генерала и смерть мазилки не спасла бы…
Дело, конечно, не в картинах. Скрытые под современной
живописью старые мастера — отнюдь не главное. И денежки Бацы — пожалуй что, не
главное. Есть еще Тарбачанский проект. Сто пятьдесят миллионов долларов. Сто
пятьдесят. Миллионов. Долларов…
«Бог ты мой, — смятенно подумал Петр, — Пашка и в
самом деле методично рубит хвосты…»
Попробуем разобраться с нашей математикой. До сих пор
братовьев Савельевых в полном соответствии с законами природы было двое, но
нежданно-негаданно их стало трое. Один мертвый Петр и два живых Павла. Это,
разумеется, непорядок. Это неправильно. Но уравнение мгновенно вернется к
равновесию, если один из Павлов откинет копыта, склеит ласты, даст дуба,
окочурится, одним словом, выпадет из списка живых не на бумаге, а в серьез.
Лучше, если он растает в воздухе, пополнив ряды пропавших без вести…
Нет и нет!
Ошибка в уравнении. Выглядеть оно должно совершенно иначе.
Один мертвый Петр. Один мертвый Павел. И третий живой,
который — Непонятно Кто. Физически он — настоящий Павел, юридически же — Иван
Суходрищев. Или, скажем, Костас Василидис. Или даже Токтахудыйберген
Кажепежегельмесов. Не суть важно… Главное, юридически все в порядке. Петр спьяну
разбился на машине. Павел… с Павлом что-то приключится в скором времени.
Останется третий, который никому ничего не должен, свободен от всех
обязательств и долгов, которого никому и не придет в голову искать, потому что
о его существовании никто и не подозревает, кроме немногих посвященных, чьи
ряды катастрофически редеют…
