— Да причем тут Милка!
— Не в ней дело… Фомич, я тебя не узнаю. Истерику
поднял, сорвался с фирмы… Какого хрена?
— Но он же сказал, что может не подписать… Послышался
деланный, демонстративный вздох Пашки:
— Фомич… Честно, глупеешь. Он, изволите ли видеть,
потребовал миллион… Кто тебе мешал пообещать? Тихо и спокойно? От моего имени?
А ты…
— Как он сказал, говоришь? — вклинился
Елагин. — «На всю оставшуюся жизнь»? Фомич, ты что, запамятовал, сколько у
него осталось этой самой жизни? С гулькин хрен… Или ты собрался его после
завершения операции на белом свете оставить? Денежки отслюнить, водкой напоить,
с Милкой в постель положить?
«Ну, спасибо, Митенька, — подумал Петр, зло кривя
рот. — Объяснил все без недомолвок, чтобы никаких иллюзий не оставалось.
Спасибо, золотой мой, бриллиантовый…»
— Извините, — послышался смущенный, вялый голос
Косарева. — И в самом деле недодумал. Нервы… не железные ведь. Что будем
делать?
— Жопу заголять и бегать, — хохотнул Пашка. —
Возвращайся в темпе, пообещай миллион, пообещай луну с неба… Хоть собственную
задницу. Лишь бы он больше ни разу не взбрыкнул. Пусть питает любые иллюзии.
Твоя задача — сделать так, чтобы он до самого конца оставался спокоен, весел и
доволен жизнью. И боже тебя упаси на доверенном тебе фронте работ хоть в
малости напортачить… Ну давай, финансовый мой, в темпе поспешай!
Вскоре Фомич вышел из подъезда, утирая платком лысину, сел
за руль и выехал со двора, от расстройства чувств едва не столкнувшись со
въезжавшим «Москвичом». Водитель «Москвича» высунулся в окно и высказал все,
что думает о «Запорожцах» вообще и этом, конкретном, в частности. Страдальчески
улыбнувшись, Фомич развел руками, свернул на магистраль и скрылся из виду.
Петр по-прежнему держал возле уха приемничек — Фомич
выскочил без пиджака. Видимо, снял его там, повесил куда-нибудь на стул, а
потом в крайней растрепанности чувств и не вспомнил. Тем лучше, послушаем еще,
что они там интересного скажут, оставшись наедине…
— Интересные дела, — задумчиво сказал Пашка.
— Меня это почему-то ничуть не волнует, шеф…
— Да меня тоже. Просто не думал я, что этот пентюх
настолько быстро проникнется сутью рыночных отношений…
— А чего вы хотите? Ваша копия, как-никак.
— Вообще да… Меня другое волнует. «Уазик». Прекрасно
знаю, что к нам следок ни за что не поведет, что никому чужому ромалы его не
отдадут, и все равно… Триста кило денег, Митяй, — это тебе не макулатура.
Представляю, как эта развалина там стоит — душа не на месте… Знаешь что?
Нажраться охота. До соплей, до паданья мордой в гравий, до поросячьего визга. У
Фомича, изволите ли видеть, нервы… А у меня? Ох, я потом и надерусь… Не буду
терпеть до Кипра.
— Понимаю, шеф. Побуждения аналогичные… У меня тут
мысля родилась. Помните, я предлагал назвать нашу негоцию «операция „Зеркало“»?
В том смысле, что этот мешок — ваша точная копия. Так вот, правильнее,
по-моему, будет — «Скелет в зеркале». Он, дурень, в зеркало таращится, себя там
видит и не знает, что на деле-то в зеркале — скелет…
— Ох, Митя, не занимайся ты херней, — усталым,
севшим голосом сказал Пашка. — Это у тебя, сдается мне, армейская отрыжка.
Ну почему непременно нужно давать операциям названия? На кой хер?
— Красиво просто. А? «Скелет в зеркале».
— Красиво, красиво…
— Шеф, можно незрелую мысль?
— Ну?
Елагин вкрадчиво сказал:
— У меня тут замаячила идейка… А почему бы нам герра
Фомича не проводить чуточку раньше? Не дожидаясь финала? В конце концов, Фея за
двоих прекрасно поработает…
— Ох…
— А что вы вздыхаете? Я бы это оформил совершенно
бесплатно, без всяких дополнительных процентов. Из любви к искусству. Фомич
старенький, из него песок сыплется. Если вдруг откинет копыта на Милке, никто
особенно и не удивится. Или в столб въедет с переломом основания черепа. Как
мысля, босс? Зачищать так зачищать… Все равно его следом за манекеном
отправлять.
— Не гони лошадей.
— Нет, я серьезно. Никто ничего не заподозрит…
— Не любишь ты старичка, а? — засмеялся Пашка.
— Не люблю, Павел Иванович. Гнида наш старичок, если
откровенно. Вы ручаетесь, что он так-таки ничего и не заподозрил? Не просек,
что его тоже в отходы спишут? Советская школа — вещь серьезная. Ручаетесь?
После продолжительного молчания Пашка признался:
— Не ручаюсь…
— Вот видите. Давайте я… Изящно и легонечко? А?
— Рано, рано, — судя по тону, прямо-таки сквозь
зубы заключил Пашка. — Не то чтобы без него совершенно не обойтись, но
лучше будет, если триста кило денежек не мы, а он Никифору передавать будет.
Так оно проще и легче.
— Ну, смотрите. Я сомнениями честно поделился. Что на
душе было, то и высказал.
— Тут не душой нужно, а логикой.
— Я и логикой тоже шевелю, — сказал Елагин. —
Только вот с точки зрения логики мне совершенно непонятно, зачем он нам
преподнес историйку про то, как манекен от него, изволите ли видеть, оторвался
на Кутеванова.
— Думаешь, врал Фомич?
— Не знаю, босс. Просто эта история абсолютно не
укладывается в события. Ни с того, ни с сего вдруг оторвался… Причем исходят
эти совпадения от Фомича… Которому я совершенно верить перестал… Нутром чую
некую несообразность, а точнее сказать не могу по недостатку данных. Поскольку…
Как ни интересно было слушать, Петр выключил транзистор и
включил мотор — следовало поспешать в контору, чтобы Фомич не заподозрил
неладное. Стоп! Ага, вот он, «Запор», вползает на дорожку. Спохватился,
вспомнил про пиджачок…
Тем более пора ехать. Заберет пиджак, и ничего больше не
услышишь… …Он ухитрился опередить лысого, вернуться по знакомой уже потайной
дорожке. Засел в кабинете. Через двадцать минут пред его
ясны очи, словно лист перед травой, предстал Фомич. С таким пришибленным и
запыхавшимся видом, словно бежал пешком от хазы.
Петр, по-прежнему старательно изображая опьянение, бодро
рявкнул:
— Ну, посоветовался?
— Посоветовался, — вздохнул Фомич. — Он
гарантирует, что миллион вам — будет. Конечно, сначала в ваш адрес, надо признаться,
было сказано немало теплых слов…
— Но ведь понял в конце концов, что рынок есть рынок?
Молодец, Фомич, на вот, выпей, — Петр вновь приобнял лысого, доверительно
зашептал на ухо: — Фомич, а давай вместе «уазик» прикарманим? А? Ты прав, один
я не смогу, а вот с тобой на пару… Ну что ты смотришь синими брызгами, аль в
морду хошь? Поедем прямо сейчас, заберем тачку — и растворимся на просторах
нашей великой и необъятной? Она хоть и съежилась, ан все равно в каком-то плане
— необъятная… С твоей башкой и с моими ловкими руками затеряемся, как конокрад
в ночи. У меня есть знакомые в Сухуми, границу перейдем, паспортишки выправим…
А, Фомич?
