— Отпусти.
— Давно бы так, — сказал он с наглейшей
уверенностью в себе, свойственной законченному хаму. — Только смотри,
будешь дергаться, порву на тебе весь от кутюр и сквозанешь по коридору в таком
виде — то-то здешние сплетницы возрадуются… — Он убрал руки, легонько взял ее
за подбородок двумя пальцами, приподнял голову. — И смотри у меня, не
вздумай изображать прекрасную принцессу в лапах грязного пирата, старайся со
всем усердием, а то не подпишу ни хрена, усекла?
Она сердито опустила ресницы. Петр хмыкнул:
— Валяй…
И пошел к столу налить себе коньяку. Подумав, щедро наполнил
и второй бокал, подошел к ней, успевшей освободиться от пиджака и юбки, сунул в
руку:
— Ну-ка, для настроения…
Ирина выпила одним глотком, закашлялась, помотала головой,
сунула ему пустой бокал, опустила руки, глядя, в общем, скорее покорно, нежели
возмущенно — смирилась, приняла правила игры.
— Блузку сними, — сказал он, приканчивая свой
бокал.
Она повиновалась. Вот теперь не оставалось никаких сомнений
— красотка не просто посвященная, она, пожалуй что, в полном смысле сообщница.
Второй компонент сладкой парочки, рассчитывающей долго и счастливо обитать
где-то вдали от родины с кругленьким банковским счетом в кармане. Быстренько
все прикинула, стерва, умничка, гордячка, сообразила, что эти денежки стоят
часика сексуального принуждения, ох, стоят… Будь все иначе, не считай она эти
денежки и своими тоже, давно заехала бы по роже и гордо удалилась, обливая
презрением…
Многозначительным жестом показал, чтобы в темпе сбрасывала
все остальное, не испытывая при этом ни жалости, ни сочувствия — с чего бы
вдруг?! Вразвалочку подошел к ней, голышом стоявшей на пушистом ковре, легонько
потеснил к креслу, видывавшему всякое, сбросив пиджак прямо на ковер, вжикнул
«молнией» брюк и, примостив в кресле, наваливаясь, хохотнул:
— Тебе не приходило в голову, что гены-то общие?
…Примерно через час он, развалившись в кресле, взглянул на
стоявшую перед столом Ирину, уже одетую, по-прежнему утонченную и элегантную,
хмыкнул:
— Ну вот, а ты, глупенькая, боялась…
— Подписывай, — сказала она ледяным тоном. —
Получил все, что хотел.
— Как сказать, прелесть моя, как сказать… — протянул
он, не спеша нацеливаясь «Паркером» на документ.
— То есть?
— Подписать-то я подпишу, — сказал Петр. — Я
свое слово держу. Только, чует мое сердце, мне придется подмахивать еще кучу не
менее важных бумажонок, а? Улавливаешь мысль, лапочка?
— Ты что, хочешь сказать… — она по своему обыкновению
приготовилась было сверкнуть глазами, но вовремя сообразила, что бумаги-то еще
не подписаны, сбавила обороты. — Всякий раз?
— Ага, — безмятежно сказал Петр. — Давай
договоримся: подписывать бумаги будем каждый раз через это креслице. Или, если
тебе оно не по вкусу, через более уютное местечко. Каждый стремится урвать свою
выгоду, милая, таков закон рыночной экономики… Вот, держи. Всегда к твоим
услугам. — И осклабился с должным цинизмом: — А ты мне понравилась, сладенькая…
Она, тщательно гася все внешние проявления кипевших эмоций,
отвернулась и прошествовала к выходу. Петр смотрел ей в спину прищурясь, словно
поверх вороненого ствола. Все было в порядке, крохотулька-микрофон уже покоился
под воротником ее пиджака, где вряд ли будет обнаружен в ближайшее время.
Теперь все зависит от ее характера — молча перетерпит, стиснув зубы, или
помчится громко сетовать на судьбу. Скорее уж — второе. Он приложил все
старания, чтобы получилось именно так…
Включил маленький транзистор — и тут же понял по
раздававшимся из динамика звукам, что подстройки не требуется. Прекрасно
слышно, как стучат каблучки — это она идет по коридору, — как открывается
дверь, легонько скрипит стул, как тоненько пищат нажимаемые клавиши мобильника.
— Алло? Ты где? Я немедленно к тебе еду. Ничего
подобного, я сказала — немедленно. Там объясню. Все, еду.
Торопливо приведя себя в порядок, хлопнув по карману — ключи
от машины на месте, — он схватил со стеллажа первую попавшуюся папку,
сунул транзистор во внутренний карман пиджака и выскочил в приемную, мимоходом
бросив Жанне:
— Поработаю с бумагами часок, меня ни для кого нет…
Уже в подземном переходе подумал: а что, если они придумают
какую-нибудь каверзу с квартирой-выходом? Да нет, глупости, с чего бы вдруг?
И в самом деле, в квартире никого не оказалось. Петр выбежал
на площадку, запер дверь, припустил вниз, прыгая через три ступеньки. Машина
завелась с полпинка. Он напялил темные очки, выехал со двора и встал носом к
улице — слава богу, проехать она может только по этой дороге…
Буквально через пару минут мимо на зеленый свет промчался
синенький «пежо» — судя по его полету, разозленная Ирина срывала раздражение на
«совковых» тачках, безжалостно их подрезая. Петр выехал на улицу и двинулся
следом, держась на приличном расстоянии.
Напрасно беспокоился, что это будет новая, неизвестная хаза
— «пежо» въехал в уже знакомый ему дворик. Именно сюда Пашка его вызвал, когда
Петра якобы вытряхнули из нафаршированной зеленью машины… Вот он, фонтан…
Не стоило наступать ей на пятки. Петр присмотрел свободный
уголок в соседнем дворе, остановил машину под высоченными кустами сирени,
выключил мотор, приспустил стекло. Приглушил громкость, поднес приемничек к
уху.
Стук каблучков по лестнице, грохот двери.
— Что стряслось? — озадаченный Пашкин
голос. — Подписал?
— Подписать-то подписал…
— Тогда почему столь похоронный вид? Радоваться надо,
лапа…
— Радоваться? — протянула она с невыносимым
накалом сарказма. — Я бы не спешила…
— Да что случилось?
— Ничего особенного. Просто, прежде чем подписать, этот
скот меня трахнул.
— Как?
— Хреном! — чуть ли не взвизгнула Ирина, на
секунду потеряв весь светский лоск. — По буквам повторить? Хреном!
Спереди, сзади и в рот с проглотом, если тебя интересуют все детали… Как? Вот
так!
— Ириш, ну не кипятись ты… Давай спокойнее…
— Спокойнее? — она уже не сдерживалась. —
Интересно, сколько бы у тебя спокойствия осталось, подставь ты свою жопу! Или
отсосав добросовестно… — послышалось стеклянное звяканье, стук горлышка о край
бокала. — Час он меня пялил в кабинете во все дырки, ясно тебе? Великий
комбинатор…
— Но ведь подписал? — почти спокойно спросил
Пашка.
Оглушительная оплеуха, протрещавшая так, что Петр на миг
отнял приемничек от уха, опасаясь за барабанную перепонку, — чертов
микрофончик был крайне чувствителен…
— Ириш, ну что ты… Выпей еще, успокойся…
