…Я наткнулась на этот разговор уже в самом конце дня,
ослепнув и оглохнув от чужих несчастий, и почти сразу же вспомнила его
предысторию: Серьга рассказывал мне о странных отношениях, которые сложились
между ним и одной из его собеседниц, пожилой женщиной, которая звонила ему
несколько ночей подряд, а потом неожиданно исчезла. Я не попала на самое начало
разговора, я остановила пленку на самой середине фразы: женщина напевала
песенку когда-то хорошо поставленным, а теперь безнадежно состарившимся
голосом: “Не входите в старый дом, можно затеряться в нем…"
– Вы никогда не слыхали такой песни, Сережа? Можно я
буду называть вас Сережей?
– Да, конечно… О щем вы говорите. – Я услышала
бесконечно близкое и бесконечно далекое каныгинское “щ” и едва подавила стон.
– Это очень старая песня, Сережа… Вместе со мной ее
пели милые матросы… Это очень старая песня. А я еще старее. Я говорила вам в прошлый
раз. Если бы я знала, что она окажется такой верной.. В наш дом тоже нельзя
входить. По двору бегают собаки… Он завел собак, чтобы никто не пришел.
– Но ведь никто и так не придет. Никто не помнит, что
было раньше. Я даже не знаю, что это за порода, вижу из окна их головы, такие
маленькие, как у змей. Он говорит, что им ничего не стоит разорвать человека на
части. Но никого нет, кроме него и меня. Ни одного человека… Я даже думаю, что
он не человек… Это страшно, поверьте, это самое страшное в жизни. Каждый день я
хочу умереть, но умереть сама… Понимаете, сама. Я не хочу, чтобы он убил меня.
А он хочет меня убить. Я вижу, я чувствую, как он репетирует это, как он
выбирает способ и ни на чем не может остановиться… Он убьет меня…
– Скажите мне, где вы живете. Я приеду. – Серьга был
по-настоящему взволнован, я даже не узнавала его голоса, повзрослевшего и
собранного.
– Нет-нет, я не могу. Здесь собаки, они нападут на вас,
они могут вас разорвать… Нет, я не могу сказать… Он закрывает телефон в
маленьком ящике, но я научилась открывать его шпилькой для волос, знаете, у
меня когда-то были роскошные волосы… Вы – единственное, что у меня есть,
Сережа… До тех пор, пока он что-нибудь не сделает…
…Видимо, это был один из последних разговоров. Но никаких
других я не нашла, запутавшись во множестве пленок. Может быть, и этот разговор
ничего не стоит, и у меня просто разыгралось воображение. Невозможно ничего
найти, особенно если не знаешь, что именно искать… Моя бедная голова
разрывалась на части, беспомощно свесившаяся с кресла рука Серьги преследовала
меня так же отчаянно, как и его живой голос. Я еще нашла в себе силы
попрощаться с девочками из кризисной службы и договорилась о встрече сразу же
после Нового года. Нужно еще раз внимательно прослушать все пленки, может быть,
удастся найти что-нибудь заслуживающее внимания, кроме этого бессвязного
монолога пожилой и, похоже, не очень здоровой женщины…
…Выйдя на улицу, я подставила декабрьскому ветру свое
разгоряченное лицо: ты одинока, ты одинока, ты одинока, как никогда. Все, что у
тебя есть, – это страшная тайна гибели Серьги и его подруги, все, что у тебя
есть за пять дней до Нового года…
Я провела еще два полубезумных, снедаемых тоской дня, я
целыми днями бродила по Москве – только бы не оставаться одной. Мертвый Серьга
преследовал меня. Марго, которую я даже не видела мертвой, преследовала меня.
Промерзая до костей на заполненных народом улицах предновогодней Москвы, я
нашла для себя маленькое утешение, спасающее меня от пронзительного холода, –
кино. Я брела от одного кинотеатра к другому, от одного сеанса к другому, я
бездумно смотрела на экран, где в темноте зала никто не видел моих сухих,
застывших на лице слез. И перед самым титром “Конец фильма” меня посещала
счастливая мысль – можно всю жизнь просидеть на третьем ряду у прохода и даже
состариться в темноте.
И никто не заметит этого.
…Я никогда не была в этом маленьком кинотеатрике, я даже не
знала о его существовании, хотя в свое время пропахала Садовое кольцо вдоль и
поперек.
"Встреча”, – именно так он и назывался. Название не
самое подходящее для моего теперешнего состояния. Я зашла в него только потому,
что на единственном сеансе в одиннадцать показывали фильм с участием Марго.
Кто-то уже успел обвести фамилию Марго черным, и теперь афиша выглядела почти
эпитафией. Фильм назывался “Мост над бурной рекой”, это была одна из ее первых
главных ролей в кино, почему нет, пусть она будет живой – хотя бы те полтора
часа, которые длится фильм.
К “Мосту над бурной рекой” был пристегнут еще один фильм,
так они и шли в паре перед малочисленной публикой льготного сеанса, – “Твои
глаза”, судя по сентиментальному названию, фильм еще более древний, чем
ветхозаветные “Королева Шантеклера” или “Пикник в пижаме”. Он шел первым и
оказался дешевенькой ревюшкой 1954 года выпуска. Ничего заслуживающего
внимания, кроме только-только появившихся юбок-колоколов и главной героини.
Героиня была действительно хороша: свежее лицо, которое не портили даже
подбритые брови; отличный, немного форсирующий звуки голос, безупречная
пластика и тщательно скрываемая печаль в самой глубине глаз. Ее имя ничего не
говорило мне, да и запомнила я его скорее машинально, по старой, отработанной
до автоматизма вгиковской привычке, – Лидия Горбовская. Оно ничего не говорило
мне до того момента, когда прозвучала эта песенка – “Не входите в старый дом..
– ”. Несколько дней назад я уже слышала ее на пленке Серьги в кризисном центре,
но тогда старческий голос почти речитативом проговорил ее в темноту телефонной
трубки. На магнитной пленке, которая воспроизвела разговор, эти первые такты
выглядели мрачным пророчеством, но в фильме 1954 года выпуска она была полна
легкомыслия и окаймлена молодыми матросами в парадной фланельке. Героиню
передавали из рук в руки, и наконец она оказывалась в объятиях старшего по
званию – капитан-лейтенанта с кортиком на боку и повадками профессионального
танцора. Это был гала-финал на фоне стилизованной Графской пристани в
Севастополе.
И еще до того, как возник титр “Конец фильма”, я уже
продвигалась к выходу. Прости меня, Марго…
Это не было догадкой, скорее это был акт отчаяния, я
цеплялась за малейшее совпадение, за малейший намек на совпадение. В конце
концов, ты ничем не рискуешь, прокатишься туда-обратно, убеждала я себя, ты
ничем не рискуешь и ничего не теряешь. Проклятый мотивчик привязался ко мне,
как дворовая собачонка, хотя запомнила я всего лишь две строчки: “Не входите в
старый дом, можно затеряться в нем…” Я пыталась объяснить себе, что заставило
меня сорваться посреди сеанса и очертя голову ехать куда-то. И не могла.
Разговор Серьги со старухой и этот глупейший фильм-ревю связывала только
песенка, но песенка слишком редкая, чтобы воспроизвести ее вот так, навскидку,
это ведь не “Ландыши”, не “Одинокая гармонь”, убеждала я самое себя.
Полный идиотизм.
С осознанием полного идиотизма всего того, что я делаю, я
уже через час была в актерском архиве студии, а еще через два часа стала
обладательницей адреса актрисы Горбовской Лидии Николаевны, которая, если
верить практически вытертой от времени карточке, проживала в подмосковной Сходне…
