– Мне тоже. – Он вернул мне “Паркер” и широко улыбнулся,
продемонстрировав ряд восхитительно неровных белых зубов. – Сейчас подойдете к
Музе, она вам печать шлепнет.
– Кто это – Муза?
– Вон та бедная овечка с амбарной книгой в руках. – Он
указал подбородком в сторону высоколобой инфанточки. – Я вас больше не
задерживаю. Всего хорошего.
Всего хорошего. Показательные выступления дневных воришек
закончились. Мне вдруг стало грустно. Сейчас я уйду и больше никогда его не
увижу, какая жалость. Занятный тип, бездарно постриженный, плохо выбритый,
неважно одетый, способный вскружить голову кому угодно. Невозможно даже
представить себе, что он делает с людьми и камерой на съемочной площадке. С
такими копперфильдовскими способностями, с такими белыми зубами, с такой
ловкостью рук, с такими глазами, лишенными всех страстей сразу, с мальчишескими
замашками Господа Бога…
– Всего хорошего, – выдавила я из себя и направилась к
Музе, уже давно следившей за нашей светской беседой ревнивыми бесцветными
глазами.
Когда я подошла к столу, вышколенная Муза поставила мне
печать, даже не глядя на листок, и облегченно вздохнула. Я поискала глазами
счастливца Бубякина, неизвестно какими путями втершегося в съемочную группу
Братны, но он как сквозь землю провалился.
– Пора уходить, больше тебя ничто здесь не задерживает.
Через несколько минут Анджей Братны станет только воспоминанием, самое время
заправиться винегретом в студийном буфете, как это иногда случалось со
сценаристкой Мышью. От переизбытка эмоций (кто бы мог подумать, что меня
захлестнут эмоции!) она всегда спасалась, роясь в мелких кубиках свеклы и
соленых огурцов.
* * *
…Цены в буфете оказались запредельными – очевидно, планку
поднимали богатенькие буратины-клипмейкеры, скромным работникам видеопроката
ловить было нечего. Наличности, которой я располагала, хватило только на чашку
демократического чая “Липтон” и медовую коврижку, завтрак аристократа, ничего
не скажешь. Расположившись за столиком, я вытащила бумажку, которую дал мне
Братны: не исключено, что его расписка окажется филькиной грамотой. Это
действительно был факс Венецианского фестиваля, Братны приглашали в жюри,
совсем неплохо для режиссера из медвежьего угла цивилизации. Я улыбнулась:
интересно, чьи карманы он обнесет вначале – Микеланджело Антониони или Роберта
де Ниро? При его способностях можно даже влезть в сумочку потерявшей
бдительность Катрин Денев и остаться безнаказанным. Я никогда не была в
Венеции, какая жалость.
Перевернув факс, я углубилась в изучение расписки. Мне
понадобилось несколько минут, чтобы разобрать отвратительный почерк Братны –
неровные строки, никаких знаков препинания, грамматические ошибки, сидящие друг
на Друге, – именно таким он и должен быть у начинающего гения, как же иначе,
нужно долго тренироваться, чтобы писать так небрежно. Но то, что я прочла,
повергло меня в изумление. Изумление было настолько сильным, что мне пришлось
перечитать опус Братны несколько раз, чтобы вникнуть в его смысл.
Никакой распиской здесь и не пахло. Он назначал мне что-то
похожее на свидание!
Мне, страшно постаревшей, несколько раз умершей женщине с
обтрепавшимися рукавами вязаной кофты!.. Хотя, по зрелом размышлении, чему тут
удивляться – я вспомнила слова Серьги о том, что Братны ненавидит красивых
женщин, я вспомнила девушек из съемочной группы. Если это правда (каких только
извращений не бывает в подлунном мире!), то я вполне вписываюсь в его
концепцию, я могу дать сто очков вперед всем его дамочкам…
Записка гласила: “КАК НАЩЕТ ВСТРЕЧИ ПО ПОВОДУ КИНОШКИ ДУМАЮ
ВЫ НЕОТКАЖЕТЕСЬ ПОСИДЕТЬ С ВИЛИКИМ режисером В СТУДИЙНОМ БУФЕТИ БЕЗ СВЕЧЕЙ
ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ МИНУТ ЗАКАЖИТЕ МНЕ ТОЖЕ ЧТО И СИБЕ”. Жалкая закорючка вместо
подписи говорила о серьезности намерений, такую просьбу нельзя было оставить
без внимания. Братны нравился мне все больше и больше, я даже прикрыла глаза от
восхищения.
…Когда он наконец-то возник между столиками, я уже ждала
его, вооружившись дополнительной чашкой чая и еще одной медовой коврижкой. Как
ни в чем не бывало он сел напротив и откинулся на стуле. Несколько минут мы
молчали: я изучала его, а он – меня.
– Не густо, – перевел он глаза на стол. Я развела
руками – чем богаты, тем и рады.
– Хотите еще чего-нибудь?
– Нет.
– Я думаю, что хотите.
Безапелляционность тона задела меня.
"Уж не тебя ли, роднуля? – Я состроила скептическую
гримасу. – Можно только представить, как млеют околокиношные дивы, завидев тебя
в радиусе пятидесяти метров!"
– Вы полагаете?
– Я просто уверен в этом.
Интересно, что он может мне предложить? Не постель же на
скорую руку, в самом деле.
– Думаете, вы неотразимы?
– Конечно, иначе зачем бы вы торчали в буфете.
Действительно, зачем бы я торчала в буфете, в самом деле? Только для того,
чтобы взглянуть еще раз на замечательного мальчишку с неподвижным, как у Будды,
лицом. С таким лицом невозможно быть ничьим любовником, скорее всего Братны
вообще далек от этого, он всегда выбирает третий путь из двух возможных
(“хороший любовник – плохой любовник”, и никакой альтернативы). Нужно
обязательно развить эту тему в какую-нибудь из бессонных ночей…
– Пейте чай, остынет, – мягко посоветовала я.
– Хотите работать у меня? – вдруг спросил он.
– У вас? – Я ожидала всего, только не этого. – Вы
смеетесь!
– Напротив, совершенно серьезен.
– Чему обязана таким неожиданным предложением?
– Вы мне нравитесь. – Он был откровенен, он шел
напролом.
– Вы всегда так подбираете кадры?
– Всегда.
– Странный подход.
– Ничего странного не вижу. Съемочная группа – это
всего лишь секта, не более. Когда я понял это, все стало на свои места. Мне
нужны адепты. Я вербую их, как парень по кличке Христос вербовал своих апостолов.
Они ни черта не понимали в общем замысле, но привносили в него свою изюминку. С
этой точки зрения вы мне подходите.
– А как насчет профессионализма? Я не имею никакого
отношения к кино, – вдохновенно соврала я.
– Дело наживное. Ассистентом по работе с актерами
пойдете?
– Что я должна делать?
– Для начала покажете мне этот трюк с “Паркером”. – Он
широко улыбнулся, и я в очередной раз поразилась небрежной красоте его зубов. –
Вы же не подходили ко мне. Как он оказался у вас?
– А у вас?
– Сдаюсь-сдаюсь. Вообще-то я его стибрил у заезжего
фрица. За мной такое водится.
– Я учту. С вами нужно держать ухо востро.
– Совершенно необязательно. Значит, мы договорились? Я
беру вас на работу.
