Мальчика звали Володя Чернышев, он только сегодня прикатил
из Питера, без всякой надежды получить хотя бы второстепенную роль. Наверное,
он даже ничего не слышал о Братны: театральные актеры, сидящие на жалких ролях
и жалкой зарплате в жалком театрике, не очень-то следят за веяниями
кинематографической моды. На секунду я даже разочаровалась в Анджее: стоило ли
отвергать стопроцентных чувственных жеребцов, чтобы заполучить это бледное
сокровище? Но разочарование продлилось всего лишь несколько минут. Стоило лишь
Братны, под пристальным взглядом камеры, вступить с Чернышевым в словесный
поединок.
Братны уже все решил для себя, я это видела: главную роль
будешь играть ты – ты и больше никто, мальчик Володя Чернышев. И попробуй
доказать мне обратное. Вершиной твоей карьеры был Санта-Клаус на детском
утреннике в спортивном комплексе “Заря”, теперь у тебя есть шанс. Я тебя
выбрал, не подведи меня, малыш!.. Для подобных случаев у иллюзиониста Братны
были придуманы совсем другие тексты – провокационные и нежные одновременно,
заготовленные для счастливого соития художника и модели. Анджей, который все
это время откровенно издевался над своими суперзвездными партнерами, вдруг
преобразился: он отступил на второй план, чтобы заставить никому не известного
актера играть. Играть так, что все находящиеся на съемочной площадке затаили
дыхание. С Чернышевым произошло то, что происходило с любой вещью, которой
касалась рука Братны: теперь он светился внутренним светом. В какую-то долю
секунды он стал чертовски красивым, в потемневших глазах была вся ярость и вся
прелесть мира, даже не очень выразительные губы выгнулись прихотливыми
лепестками. Совершенно завороженная происходящим, я поймала себя на
одной-единственной мысли: пусть это зафиксирует камера. Немного усилий, и этот
мальчик проснется знаменитым…
– Что творит, гад! – одобрительно выдохнул за моей
спиной дядя Федор. – Без ножа режет…
Судьба роли была решена – об этом, прежде чем закончить
пробы, сообщил всем Братны. Он похлопал опешившего Чернышева по плечу и
представил съемочной группе нового главного героя: вариант окончательный и обжалованию
не подлежит. Обалдевший от такого неожиданного фарта питерский счастливчик
сидел на краешке стула и смотрел на Братны влюбленными глазами. Сам же Братны,
казалось, потерял всякий интерес к актеру, Чернышовым занялась вездесущая Муза:
контракт, суточные, проживание в мосфильмовской гостинице и прочие унылые
производственные мелочи, не касающиеся высокого искусства.
Братны, который помнил все и следил за всем, подошел ко мне
и сунул в руки пухлую папку:
– Это сценарий, судьба которого так тебя волновала.
Можешь с ним ознакомиться, чтобы иметь представление о том, что я собираюсь
делать. В общих чертах, конечно, обычно от всего этого эпистолярия камня на
камне не остается. – Он сказал это без всякого кокетства.
– А что с главной героиней? Нас ждет такая же волнующая
выбраковка поголовья?
– А ты мне все больше и больше нравишься. И шутишь
симпатично. Вот только главная героиня уже утверждена. Тебе как ассистенту
остается мелкая второстепенная шушера. Рабочий день с девяти, будем
отстреливать всех остальных. Прошу не опаздывать.
– Я очень пунктуальна.
– Подойдешь к Музону, она подготовит тебе пропуск. А
насчет зарплаты будем разговаривать завтра с директором группы. Внакладе не
останешься.
– А Музон?..
– Музон – это Муза. Она же Музей, она же Пегас, она же Эрато,
– терпеливо пояснил Братны. – Ты ее видела. Придумаешь кличку поэлегантнее –
получишь прибавку к пенсии. До завтра.
Братны покинул павильон. Следом за ним потянулись все
остальные. Я едва не поддалась искушению прилепиться к Сереге Волошко, так счастливо
материализовавшемуся из нашего вгиковского прошлого, но это был лишь минутный
порыв: я не имела права возвращаться к прошлому, каким бы соблазнительным оно
ни казалось. Я для Волошко всего лишь один из ассистентов, не больше. Зато с
дядей Федором можно сойтись поближе, тем более что сам он последние несколько
часов демонстрировал сходные чувства. Мое неожиданное появление в съемочной
группе заинтриговало его. Заинтриговало настолько, что утренняя сцена бойни
была благополучна забыта.
…Спустя полчаса мы с Бубякиным уже сидели в кафе и мило
болтали. От коньяка, галантно предложенного дядей Федором, я отказалась: после
сегодняшнего дня, насыщенного волшебными событиями, я не нуждалась в допинге.
Дядя Федор пил за двоих и вводил меня в курс кинематографических дел, то и дело
поглядывая на папку со сценарием.
– Забавная у вас команда, – поощрила я его. Этого было
достаточно, чтобы дядя Федор пустился в пространные рассуждения – Тебе крупно
повезло, старуха, – нежно шептал он, опрокидывая стопку за стопкой. – Такого
финансирования, как у нас, нет ни у кого в этой стране. Разве что Никита
Михалков вырвет зубами что-то похожее.
– Неужели Госкино расстаралось?
– Держи карман шире! Никаких государственных вливаний.
Только спонсорские. К нам меценаты в очередь стоят, а Анджей еще раздумывает, у
кого взять, а кого послать подальше. Одних слезливых импортных дураков до фига.
Все на задницы падают и потные гульдены норовят всучить. Озолотимся!
– Надо же. Что-то не очень верится.
– Сама увидишь. Анджей – это турбина по всасыванию
денежек. Он кого угодно обработает.
– Я видела.
– Как тебе пробы?
– Веселее не придумаешь. Над актрисулями так же
издевались?
– Нет, там все было пристойно, старые же люди. Главной
героине шестьдесят пять лет.
– Что ты говоришь!
– Слыхала, была такая актриса, Татьяна Александрова? Я
вздрогнула и на секунду прикрыла глаза, чтобы не потерять сознание. Я знала
одну роскошную суку по фамилии Александрова. Только ее звали Анной: имя, самое
нейтральное для убийства… Под этим именем, как под толщей воды, долго прятали
меня самое. Прошлое не отпускает, оно и здесь настигло меня, оно скалит зубы из
любого угла, даже великий фокусник Братны не поможет…
– Что с тобой? – участливо спросил дядя Федор. – Тебе
плохо?
– Нет-нет, все в порядке. Так что эта актриса? – Я
старательно избегала фамилии, мне еще придется столкнуться с ней, и нужно хотя
бы подготовиться к этому.
– Я и сам ничего о ней не знал, преданья старины
глубокой. На каком только погосте ее Анджей отрыл, ума не приложу. А когда-то
была звездой, все Политбюро в наманикюренных лапках держала, мощная старушонка.
Кто теперь об этом помнит? Вот они, превратности фортуны, невыносимая легкость
бытия. “Сик транзит глория мунди”
[1]
. Да что с тобой? Может,
коньячку плеснуть для расширения сосудов?..
– Не нужно.
– Смотри… Странно, что ты ничего о ней не знаешь…
Извини за бестактность, сколько тебе лет?
