– Прости, прости меня… Из головы вон.
– Я знал, что тебе на меня наплевать, – затянул свою
извечную волынку Серьга.
– И как? Уже появились клиенты?
– А то! Такие истории рассказывают – кровь в жилах
стынет.
– Что ты говоришь!
– Вот только что беседовал с одной полоумной
мамзелькой. У нее трагедия в жизни – не моему сломанному хребту чета. Представь
себе, всю жизнь любила одного-единственного мужчину, а он оказался гомосеком.
Она с ним развелась, а потом три месяца лежала в клинике неврозов… Вся жизнь
псу под хвост.
– Серьезная проблема.
– Это только начало новогодней сказочки. Она нашла себе
еще одного, в атлетическом клубе. Мастер спорта по вольной борьбе, гроздья
гнева в штанах, подбородок, трицепсы и прочие атрибуты.
– И что?
– А как ты думаешь?
– Неужели и второй оказался с тем же грешком?
– Именно! Правда, на этот раз в клинике она пролежала
только полтора месяца. Попривыкла.
– А что теперь? Неужели потеряла веру в человечество?
Не очень осмотрительный шаг с ее стороны.
– Потерять-то не потеряла, но зареклась общаться с
мужиками, завела себе собаку, пуделечка… А он, паскуда, тоже оказался с
гнильцой. Она его на случку, а он от сучек шарахается, нос воротит. А вот
кобелькам под хвост заглядывает… Сечешь поляну?
Я рассмеялась:
– Надеюсь, ты ее утешил.
– Ровно полтора часа с ней нянчился, взопрел весь. Не
знал, какие аргументы привести в пользу этой гнусной жизни.
– Но нашел все-таки?
– Конечно. Сказал, что я тоже гомосексуалист. Ты бы
слышала, как она смеялась! Пропела мне насчет того, что от судьбы не уйдешь. И
что с этим нужно кое-как попытаться выжить. Видишь, как все решается? Просто и
со вкусом.
– Слепой гомосексуалист, прикованный к инвалидному
креслу, – это очень трогательно, как раз в слезоточиво-абсурдном стиле позднего
Жана Жене
[2]
.
– Позднего Виктюка, глупая ты женщина!
– Ты действительно парадоксальная личность. Я тобой
горжусь. Вот только все эти твои радикальные… Революционные
психотерапевтические приемчики. Не слишком ли они циничны?
– Не слишком. Какой уж тут цинизм может быть в моем
положении. Наоборот – человечество, смеясь, расстается со своим прошлым. А
потенциальные самоубийцы – это передовой отряд человечества, разведрота в
экстремальной ситуации. Главное – огорошить их, тюкнуть по башке, я их до
смерти заговорю, ты ж меня знаешь. Я их, подлецов, заставлю жизнь любить.
– Интересно, как отнесется к подобным выкладкам твое
начальство? Они вообще тебя как-то отслеживают?
– Отслеживают, щерт их дери, как молодого волка,
обложили. Видишь этот аппаратец? – Серьга нащупал рукой угрожающего вида
электронное устройство. – Когда я принимаю звонки, разговоры записываются, а
этот аппарат сразу перегоняет их в головную контору. Что-то типа параллельного
прослушивания, еще Гиммлер такими вещами грешил в “третьем рейхе”. Так что все
под контролем.
– А эти справочники?
– С этим лажа приключилась. Они все время забывают, что
я не вижу ни щерта. Вы, говорят, такой жизнелюб, даже и подумать невозможно,
что вы в таком положении.
– А ты?
– А я сказал, что мое положение – это еще не повод… И
вообще, я собираюсь долго жить.
– Я тебя люблю, Серьга. – Сердце мое сжалось от
нежности.
– Ладно, – засмущался Серьга. – А со съемками у тебя
что?..
* * *
…Со съемками все обстояло не так гладко, как в первый
съемочный день. Что-то нарушилось в стройных представлениях Братны о
собственной кинематографической вселенной: он изводил бесконечными дублями
актеров и съемочную группу, напрочь вылетел из графика и перестал бриться.
Это была обыкновенная боязнь сделать фильм хуже, чем предыдущий,
уж слишком много авансов ему насовали, после такого триумфа первой картины
трудно двигаться дальше. Но вскоре он и сам понял это, наглое бесстрашие снова
вернулось к нему. В просмотровом зале, где все мы отсматривали первый рабочий
материал. Одного беглого взгляда на экран хватило бы, чтобы понять, что это
действительно Большой Стиль. Мизансцены были безупречны, крупные планы старухи
и мальчика – восхитительны. Даже подружка главного героя была на высоте: из
милейшей Даши Костромеевой Братны сумел вылепить отчаянную стерву, абсолютное
воплощение зла. Я знала, чем закончится эта история: сопляки Чернышев и
Костромеева спустя полгода войдут в пятерку лучших молодых актеров страны, а
престарелая Татьяна Петровна отхватит “Оскар” на старости лет…
В конце просмотра произошел маленький инцидент: один из
дублей был безнадежно загублен появлением в кадре какой-то женщины. Она
мелькнула на заднем плане и продержалась там всего лишь несколько секунд –
камера быстро спохватилась и ушла на крупный – к лицу главной героини. Дубль
был проходным, но Братны впал в ярость: он ненавидел, когда что-либо выходило
из-под его контроля.
– Что это за ботва, Серега? – совсем недипломатично
спросил Братны у оператора. – Почему в кадре шляются посторонние?
– А я откуда знаю? – вяло оправдывался Волошко. – Я ж
за камерой стою, а не по площадке бегаю. После восьми часов глаз замыливается,
вовремя среагировать не успеваешь. Сам должен понимать, если такой крутой
режиссер…
– Та-ак… – Обломавшись с Волошко, Братны переключился
на меня:
– Ева, по-моему, ты у нас отвечаешь за актеров. И за
то, чтобы всякие рыла не торчали без надобности в кадре и не губили мне великое
кино. Если еще раз замечу что-либо подобное, ты у меня из группы вылетишь как
пробка…
…Съемки изматывали меня. Меня изматывали мелкие бесконечные
поручения, которыми нагружал меня Братны, – он полностью переложил актеров на
мои плечи. Но в этом было мое спасение: я напрочь перестала думать о прошлом, я
уговорила себя не думать о нем; тени моих мертвецов перестали тревожить меня. Я
знала, что это всего лишь иллюзия, отпуск за свой счет, но была бесконечно
признательна Братны за эту иллюзию.
Впервые за много месяцев я научилась засыпать без
фенобарбитала. Как только моя голова касалась подушки, я тотчас же
проваливалась в сон, обрамленный по краям ровной строчкой телефонных разговоров
Серьги. Он втянулся в эту страшноватую работенку, его собственное увечье
преданно защищало психику от возможных потрясений, связанных с другими людьми.
Серьга оказался отличным психологом со своим собственным подходом к
экстремальной ситуации. Он был слишком весел, слишком беспечен, чтобы общаться
с самоубийцами, но часто именно это спасало их от последнего шага. Самым
удивительным было то, что у Серьги появились поклонницы из числа несостоявшихся
смертниц: брошенных жен, отвергнутых любовниц, учительниц младших классов,
сидящих без зарплаты, скрытых жертв изнасилования, девочек-подростков, которых
донимали прыщи и одноклассники, ВИЧ-инфицированных и трансвеститок…
