– ..Похоронной конторе высокого искусства, – закончил
он. Значит, никто ничего не знает, иначе на съемочной площадке все выглядело бы
по-другому и ее наводняли бы совершенно другие лица…
– А где Братны? – осторожно спросила я.
– Да везде. Полчаса уже рвет и мечет.
– Что случилось?
– Старой клизмы до сих пор нет. И телефон не отвечает.
Чудит бабулька, должна была час как приехать, машину за ней послали. Сегодня у
старушенции последняя съемка, сложный грим. А вот нету. Уже сам маэстро Кравчук
за ней отправился.
– Может, в пробке застряли? – высказал предположение
молчавший до этого момента Митяй и упреждающе-цепко ухватил меня за локоть.
– Кравчук бы по мобильнику отзвонился. Вы же знаете,
что с неистовым Братны шутки плохи, голубки…
Значит, никто ничего не знает. Мне стало тошно от одной
только мысли о фарсе, который я должна разыгрывать перед дядей Федором. И не
только перед ним, судя по всему. Хотя черт ее разберет, эту полуэкзотическую
группу: быть может, Бубякин врет мне сейчас так же старательно, как и я ему?
– Пойду поищу Братны, – устало сказала я.
– Давай-давай, он о тебе уже справлялся. И не только
он. Андрей Юрьич тоже расспрашивал. Я смотрю, ты пользуешься успехом у мужского
поголовья. – Бубякин выразительно посмотрел на подобравшегося Митяя.
– Расспрашивал?
– Ну, не волнуйся… Это его обычная практика… Верно я говорю,
молодой человек? – обратился Бубякин к Митяю с презрительным вызовом: людей
Кравчука считали в группе дуболомами, далекими от искусства, и исподтишка
недолюбливали.
Митяй счел за лучшее промолчать.
– Он ведь у нас бывший шпион, Андрей Юрьич-то. Верно я
говорю, молодой человек? Тот еще оперативничек. Зуд в крепких кагэбэшных руках,
вот на всех досье и собирает на досуге. Так что мы все под колпаком у Мюллера.
Вот оно, началось!
– И чем обычно интересуется? – Я попыталась придать
голосу беспечность.
– Обычно – “не был, не состоял, не участвовал”, статьи,
по которым привлекался фигурант, с кем живет, есть ли камни в почках и прочая
лабуда. Компромат то есть.
– И что ты сказал?
– А что я о тебе знаю? Так, мелочишка, слепой мазила
при тебе, вот и все. И больше никаких порочащих сведений. Но ты, я смотрю, на
здоровенького перескочила. – Болтовня дяди Федора показалась мне невыразимо
пошлой.
– Заткнись, пожалуйста…
– А я думал – мы друзья.
– Мы не друзья. Вспомни наше теплое знакомство, –
говорить с Бубякиным не хотелось, но и бить его, как тогда, у административного
корпуса, – тоже.
– Вовек не забуду. Этого тем же болевым приемом
подцепила? – Бубякин по-прежнему надменно игнорировал Митяя. – Или были
задействованы другие нервные окончания?
– Пойду все-таки поищу Братны.
– Ну, давайте. Бывай, морячок! – нежно протянул
Бубякин. – А я пока Вовану помогу, он там картинки в декорациях вешает.
…Но искать Братны не пришлось. Я столкнулась с ним в дверях
павильона – как всегда, окруженного околокиношной свитой. Все сегодняшнее утро
я пыталась представить, как мы встретимся: два сообщника, связанные страшной
тайной. Что я увижу в его глазах – страх, что все может раскрыться в любую
минуту; запоздалое раскаяние оттого, что ничего не раскрылось… Но Анджей
демонстрировал всем одну из своих обычных моделей поведения. Она называлась
“Меня подвели эти падлы-актеры”.
– Привет, Ева, – бросил он, не глядя на меня, – где ты
шляешься? Могла бы приехать раньше. У нас проблемы с Александровой.
У нас очень большие проблемы с Александровой. И, похоже,
неразрешимые. Глаза Анджея подталкивали меня к единственно правильной реакции
на его реплику, и я сказала именно то, что он хотел от меня услышать:
– Что случилось?
– Старуха не явилась на съемку. Ты, между прочим, за это
тоже отвечаешь. Ты ведь ассистент по актерам. Ты ведь вчера ее отвозила домой?
Я даже опешила. Похоже, Братны на ходу менял и перекраивал
сюжет вчерашней ночи. Моя роль в нем была мне пока неясна.
– А что? – Это было самое нейтральное сочетание слов,
ни “да”, ни “нет”, – и оно вполне устроило Братны.
– А то, что ее нет дома. Кравчук только что звонил. Вот
старая карга, срывает мне все планы. – Братны был довольно убедителен в своем
неистовстве. Настолько убедителен, что я даже исподтишка ущипнула себя за руку:
а не приснилась ли мне вчерашняя ночь, мне ведь иногда снятся мертвецы, если
удается заснуть… Но спокойное дыхание Митяя над моим ухом утверждало как раз
обратное.
Я молчала. Я ждала, что Братны отзовет меня и попытается
объясниться.
Но он не сделал ничего подобного. Целый час он бродил по
площадке и весьма натурально метал громы и молнии перед всеми Желающими.
Неприезд ведущего актера на съемку, когда заказаны павильон и смена, – событие
из ряда вон выходящее, и тут уж Анджей развернулся по полной программе.
Отличный актер, ничего не скажешь.
А спустя час приехал Кравчук с самыми неутешительными
известиями, о чем и было объявлено всей группе. История в изложении Кравчука
выглядела примерно так: он вместе с Сеней по просьбе режиссера отправился к
старухе домой. Там его уже ждал водитель Тема, которого послали за
Александровой раньше: на телефонные звонки старуха не отвечала и к двери не
подходила. Накануне рано утром, около пяти, Кравчук, вместе с тем же Сеней, сам
отвез ее домой после неудавшейся ночной смены – Александровой нездоровилось.
Памятуя об этом, Кравчук вызвал слесаря из домоуправления, и они вскрыли дверь.
В квартире Александровой не оказалось, а подошедшая чуть позже дворничиха
сказала, что видела “голубушку Татьяну Петровну”, выходящую из дома около
одиннадцати часов утра с продуктовой сумкой.
Спокойно сдержав натиск Братны, который вполне правдоподобно
костерил Александрову, шофера Тему, съемочную группу и самого Кравчука,
директор заявил, что отправляется звонить по больницам: Александрова была
актрисой старой закалки, она никогда не опаздывала и очень серьезно относилась
к своим профессиональным обязанностям: на съемку она явилась бы даже
полумертвая. Помешать приехать ей могли только чрезвычайные обстоятельства.
Съемочная группа разбилась на несколько подгрупп – в
зависимости от отношения к старой актрисе. А оно было разным – от откровенной
иронии до искреннего участия. Но все сходились в одном: с Александровой что-то
случилось. Особняком держался лишь Володя Чернышев: он имел обыкновение не
замечать никого, кроме своего обожаемого режиссера. Я старалась удержаться от
яростных слез, которые душили меня: похоже, всю правду, кроме Кравчука и
Братны, знала только я. А сегодняшней ложью, которую я так добросовестно
покрыла, они убили старую актрису еще раз. Если бы не Митяй, верный цепной пес
Кравчука, не отходивший от меня ни на шаг, я бы ушла из павильона и разрыдалась
где-нибудь в укромном уголке.
