– Понимаете, прекрасно понимаете… А знаете, Ева, как
готовят ткемали? – После молниеносного рейда в глубины моих страхов Кравчук был
сама любезность.
– Просветите.
– Дикорастущую сливу отваривают, протирают, добавляют
базилик, кинзу, чеснок и красный молотый перец… Мой парнишка не очень вам
докучает?
– По правде сказать, докучает. – Мы оставили Митяя на
улице в машине, в обществе Бориса Гребенщикова и ручного эспандера. Кравчуку
даже в голову не пришло бросить кость своему псу, хотя тот не ел с самого утра.
– Придется потерпеть.
– Сколько?
– Не так долго…
– Решаете, что со мной делать?
– Честно говоря, я еще не решил, что с вами делать…
Какое блюдо из вас приготовить, – Кравчук добродушно хохотнул, – что-нибудь экзотическое,
это уж точно.
Кравчук не врал: он действительно не знал, как поступить со
мной. Максимум, чего он мог добиться, – это информации о том, что я живу у
осевшего в Москве слепого марийского художника Серьги Каныгина. Это должно
подстегнуть профессиональную гордость.
– Что, ничего не удалось выудить обо мне? – “Цинандали”
действительно было великолепно, я расслабилась и позволила себе мило похамить.
Кравчук внимательно посмотрел на меня. И сказал, тщательно
подбирая слова:
– Почему же, кое-что есть…
– Это “кое-что” могла сообщить вам и я сама.
– Я не верю тому, что люди говорят о себе. Они
обязательно выдадут желаемое за действительное – из самых лучших побуждений.
Или из природной склонности к вранью. Постоянная ложь, даже когда она не нужна,
ничем не обоснована и не продиктована обстоятельствами, – это единственное, что
отличает человека от животных. – Кравчук выстроил всех своих бумажных зверушек
в один ряд: теперь их было десять.
– Да, сегодня на студии вы наглядно это
продемонстрировали. – Проклятое вино сыграло со мной злую шутку: я окончательно
расслабилась.
Это была непозволительная вольность, и я сразу же поняла
это. Директор выбрал из своего зверинца три фигурки – морского котика, тигра и
обезьяну – и поставил их на чистую тарелку передо мной. Сейчас начнется
психическая атака, иначе и быть не может.
– Милые люди – японцы. Только они могли придумать такую
модель мира. Знаете, как это называется? – Он легонько щелкнул тигра по
бумажному загривку и испытующе посмотрел на меня.
– Оригами, кажется, так?
– Вы абсолютно правы. Бумага – совершенный материал. К
сожалению, очень хрупкий… Что вы выбираете для себя?
– Ну-у… На тигра я не претендую. Тигр – это вы. – Я
продолжила в том же духе, в котором и начала: мелкое хамство, завуалированное
под такую же мелкую лесть.
– Я тоже так думаю. Анджею оставим обезьяну, он у нас
известный имитатор, звукоподражатель и человек искусства. Так что вам остается
только морской котик.
– Судя по всему.
– А морской котик – существо очень беззащитное. Вот
так. – Кравчук приподнял котика за хвост и мгновенно смял его в кулаке. А затем
бросил его в блюдце с костями и полил соусом ткемали.
Ну что ж, Андрей Юрьевич, мускулы вы продемонстрировали,
псевдосамурайский дух, больше похожий на дешевые приколы киношных мафиози,
видимо, не дает вам покоя.
– Очень убедительно. А теперь наезд камеры и стоп-кадр,
– только и смогла сказать я. – Но вы забываете одну вещь. Мы не втроем. И даже
не вчетвером, если учесть убитую вчера женщину… Есть кто-то еще. Кто-то, кто
сделал это.
Я взяла оставшиеся фигурки животных и кольцом расставила их
вокруг тарелки:
– Как вы думаете, кто, Андрей Юрьевич? Может быть,
жираф? Или мышь?
– Это не мышь, – поправил меня педантичный Кравчук, –
это броненосец.
– Хорошо, пусть так. Неужели вам безразлично, кто
сделал это и почему? Неужели вы не хотите предпринять хотя бы попытку
расследования? Ваш жираф может быть опасен. Или броненосец… Или лягушка. Скрыв
преступление, вы дали убийце шанс остаться безнаказанным. А своей
безнаказанности они не выносят и не прощают.
– Откуда такие познания в психологии убийств? –
заинтересованно спросил Кравчук.
– У меня была возможность в этом убедиться.
– Не сомневаюсь. А может, это вы и сделали? – Он широко
улыбнулся. – Вы первой обнаружили тело, никто не знает точно, сколько вы там
пробыли, старуха вас знала, и вы не представляли для нее никакой опасности.
Думаю, вы достойны того, чтобы вами заинтересоваться. А в органах работают
очень серьезные ребята, уверяю вас. То мягкое.., скажем так.., м-м..,
ограничение свободы, которое вы имеете сейчас, не идет ни в какое сравнение с
камерой предварительного заключения. Если я захочу, то смогу предоставить сотню
свидетелей, которые под присягой подтвердят, что сами подавали вам шильце. Есть
и другой вариант, гораздо менее громоздкий: ваши показания, кому бы вы их ни
давали, ничего не будут значить, потому что старуху после ее якобы “смерти”
видели несколько человек. И это уже не мои собственные свидетели, а совершенно
не зависящие от меня люди… В лучшем случае вам порекомендуют обследоваться у
психиатра на предмет навязчивых маний…
– Так почему же вы до сих пор не использовали ни одного
из двух вариантов?
– Во-первых, вы с самого начала поступили мудро, не
закатив никакой истерики. Полагаю, у вас не было никаких особых причин поступать
именно так, но вы поступили – вот и все. Из страха, из каких-либо опасений за
себя, из любви к режиссеру, из изощренного цинизма – не берусь судить…
Во-вторых, вы мне нравитесь, Ева. – Кравчук осторожно подбирал слова. – Вы
занятная дамочка и далеко не простая. Я могу ответить на первую часть вашего
вопроса, хотя на него уже ответил наш уважаемый режиссер, – скандальная история
с убийством может серьезно повредить репутации фильма. Во всяком случае, это
касается престижных фестивалей. Все эти отборочные комиссии достаточно
брезгливы… Братны – и вы не будете этого отрицать – уже сейчас культовая
кинематографическая фигура наднационального масштаба. Не стоит ставить ее на
одну доску с жизненкой никому не нужной, давно забытой актрисы. Поверьте, она
не стоит того и никогда не стоила. Впрочем, не буду вас уговаривать, вы и так
прекрасно все понимаете. Если честно, я с удовольствием познакомился бы с вами
поближе.
– Не могу ответить вам тем же.
– А придется. Давайте расставим все точки над i. Вы
вносите дополнительные трудности в схему, хотя и оживляете ее. Согласны? Я не
могу доверять вам, так же как и вы не можете доверять мне. Но я могу
шантажировать вас так же, как и вы можете шантажировать меня. Вся проблема
заключается в том, кто из нас будет молчать дольше или кто заговорит первым… Но
у нас еще будет время поворковать об этом. А сейчас извините, у меня много дел.
Да и Митяй, должно быть, уже заждался…
