Нечто подобное ждало меня и в комнате, которую временно
занял Митяй. Здесь была только беговая дорожка: никакой спортивной
разнузданности, полный аскетизм. Но и обитель Митяя не отличалась особым
комфортом: такой же узкий топчан или кушетка, накрытая пледом; легкие жалюзи на
окнах (никаких мещанских штор, собирающих пыль), узкий платяной шкаф-купе с
зеркалами вместо створок. Ни настольной лампы, ни ночника. Хорош был только
палас, покрывающий весь пол комнаты. По нему хотелось пройтись босиком.
Интересно, где занимаются любовью Митяй и его
благовоспитанная девушка?
– Н-да… – сказала я, – никакой романтики, никаких
полутонов. Вы на этой кушетке предаетесь утехам страсти? Или на велотренажере?
– Оставь в покое меня и мою девушку.
– Кстати, как ее зовут?
– Валентина.
– Так я и думала. С таким именем сам Бог велел бегать
стометровку за девять секунд. Ну, показывай. Что у тебя есть из экипировки.
Митяй раздвинул створки шкафа: идеальный порядок, полотенце
к полотенцу, футболка к футболке, костюм “Адидас” к костюму “Пума”, даже
кроссовки внизу стоят аккуратно: пятки вместе, носки врозь. Только внизу стоял
небольшой, но громоздкий, потемневший от времени ящик. Интересно, что
заставляет чистоплотного Митяя держать в шкафу такие вещи?..
– Ты зануда, – сказала я Митяю, – представляю, как ты
невыносим в постели. “Милая, ты бы не могла поправить простыню, что-то она
сбилась…"
– А ты сексуально озабоченная старая дева, – выдал
наконец Митяй. – Старая дева-провокаторша. Плевать я хотел на твои подколки.
– Это разумно. Ну, что ты мне предложишь из своего
восхитительного гардероба?
Следующие десять минут мы выбирали для меня костюм. Но все
они оказались велики мне. Тогда, подумав, я решила ограничиться своей
собственной футболкой и спортивными трусами неопределенного пола. Эти шелковые
трусы пролежали в митяевском гардеробе уйму лет и принадлежали мальчику Митяю,
выигравшему районные соревнования по спортивному ориентированию.
– Где будем тренироваться? – деловито спросил Митяй.
– В большой комнате, конечно. Мне необходимо
пространство, чтобы вволю попинать тебя. Только нужно сдвинуть все тренажеры.
– Хорошо.
Еще двадцать минут мы убили на подготовку плацдарма. Митяй
под моим руководством терпеливо сдвигал тренажеры к стене, стараясь расположить
их строго параллельно или строго перпендикулярно плоскостям комнаты. Я путалась
у него под ногами, давала бесполезные советы и роняла сигаретный пепел на такой
же, как и в комнате Митяя, палас.
– Ну, ты готов? – спросила я, когда комната наконец
приобрела вид импровизированного татами.
– Да. – Митяй стоял передо мной, раздувая ноздри, в
предвкушении новых ощущений.
Теперь я даже залюбовалась им: роскошное тело, собранное,
как перед прыжком, каждая кость вправлена, каждый мускул на месте. Широко
расставленные босые ноги, почти безволосые и напрягшиеся икры, влажные глаза…
Чертов вегетарианец!..
– Ну, давай, нападай на меня. Только делай это
внезапно. Можешь применять ту технику, которую знаешь, – скомандовала я.
Он действительно кое-что знал.
Я поняла это сразу, как только оказалась на полу, – ему
ничего не стоило завалить меня, и он этим сразу же воспользовался. Мощный,
хорошо тренированный мужик, он мстил мне за мой снисходительный тон, за все те
унижения, которым подвергался все это время. Его аргументы были убедительными,
даже чересчур убедительными, – я не могла этого не признать, когда
почувствовала во рту легкий привкус крови.
– Ну, что же ты? – подзадоривал меня Митяй. – Где твои
хваленые приемчики?!
Я ничего, ничего не могла ему противопоставить. То, что
сработало с ничего не подозревавшим, отяжелевшим от сытой жизни Кравчуком,
сейчас не проходило. Злость добавила мне азарта, но не добавила силы – я
слишком давно не тренировалась. А то, что я умела, Лапицкий вколачивал в меня
силой, я не годилась для петушиных боев по определению.
Но сдаться сейчас вот так просто было бы безумием. Митяй
мстил мне, мстил за сигареты, за окурки, за протеиновые добавки, за унижения,
которым подвергался; за реплики, на которые не мог ответить. Только теперь я
поняла это по-настоящему, он мстил единственным способом, которым мог
отомстить, – своим безупречным телом.
Его приемы были злыми и ироничными, иногда –
оскорбительными; шаг за шагом он повторил недолгую историю наших отношений.
Очередной раз, отлетая к стене, я готова была запросить
пощады, но понимала, что это безумие. Он никогда не простит мне слабости, и
последнее слово останется за ним. Лучше сжать зубы, которые вполне могут
вылететь от одного неосторожного (или осторожного) движения его мощного
корпуса, – и дождаться логического конца.
Дождаться того момента, когда он посчитает себя отомщенным.
Но этого конца не было видно – здорово же я успела насолить
ему за несколько дней!
– Ну, что же вы, сенсей! – В нем вдруг прорезался юмор.
– Преподайте урок ученикам, они этого так ждут.
Черт, я же умела это делать, почему у меня ничего не
получается сейчас? Я злилась яа себя, еще несколько минут – и я отползу в
сторону и разрыдаюсь…
– Или перенесем тренировку на завтра? – Он решил добить
меня окончательно.
Я молчала. Молчать было так же бессмысленно, как и говорить
что-то, самое лучшее в моем случае – попытаться сосредоточиться и найти лазейку
в его безупречной железобетонной обороне.
– Отчего же, продолжим.
– Слово сенсея закон для ученика. – Господи, сейчас все
начнется сначала, он просто ждет, когда я запрошу пощады…
И все снова пошло по кругу: он наскакивал на меня – и я снова
оказывалась на ковре. Это выглядело совсем уж неприлично. Я никогда не
испытывала к нему ненависти, но теперь возненавидела его.
И тогда мне это удалось. Мне удалось провести тот самый
захват, который опрокинул на пол Кравчука. То же самое произошло и с Митяем:
это была случайность, он легко вышел из ситуации, но я на мгновение ощутила
запах его волос.
Запах его волос, вдруг неожиданно прорезавшийся, потерявший
всякую стерильность, – оказывается, волосы у Митяя пахнут, и сам он пахнет; это
не дорогой одеколон, и не терпкий пот, а что-то совсем другое…
Теперь он поменял тактику, он уже не бросал меня через
голову, он практиковал долгие захваты. Он накрывал меня, и я вдруг поразилась
тому, как идеально встраивается в его тело мое собственное, поражаясь тому, как
он перестает ломать меня и так же слушает мои руки, как и я – его… Обманные
маневры, я знаю эти обманные маневры, стоит ему только ослабить хватку, и я
сумею вывернуться и уйти на противоположный конец комнаты. Но тогда исчезнут
все запахи – и те, которые я успела почувствовать, и те, которые не успела.
