– А все из-за тебя… – Он хотел добавить еще что-то,
нелестно меня характеризующее, но вовремя сдержался. – Говорил же, он
ненавидит, когда опаздывают! Шевелись!..
…Спустя десять минут мы уже были на подступах к
мосфильмовским павильонам. Я помнила эти ангары еще по стажировке: тогда они
были почти пустыми. В середине девяностых, когда большой кинематограф рухнул
окончательно, самоубийцы-одиночки и фанаты авторских идей предпочитали съемки в
естественных интерьерах. Малогабаритные квартиры, забитые мелкими страстишками
мелких людей; малобюджетное кинцо с уклоном в нудное морализаторство и дешевую
патетику – тогда это было модно. Теперь, судя по всему, наступили другие
времена: в павильонах кипела жизнь. Следуя за Бубякиным, я насчитала сразу
несколько съемочных групп, довольно пестрых по составу.
– Да у вас здесь жизнь бьет ключом, – одобрительно
сказала я Бубякину.
– Что есть, то есть, – рассеянно ответил он.
– Сразу несколько нетленок в производстве?
– В основном клипы строгают.
– Сейчас вот Танец-Жигули на повестке дня стоит. Любишь
Танец-Жигули, признавайся?
– Это еще кто? – Я решительно оторвалась от последних
эстрадных веяний.
– Ну, старуха! Какой же русский не знает Лады Дэне!
– А-а… Так бы и говорил. Души не чаю в Ладе Дэне. С ней
даже месячные легче переносятся.
– А я думал – ты давно в климаксе, – не сдержался
Бубякин и на всякий случай прикрыл голову воротом замызганного плаща, – судя по
тому, как ты на мужиков бросаешься.
– Может, я нимфоманка.
Бубякин отогнул ворот и с сомнением посмотрел на меня:
– Не смеши меня, нимфоманка!.. У таких кляч, как ты,
может быть только одна пламенная страсть – пара страниц из Франсуазы Саган на
ночь и игра на мандолине для дальних родственников из Алтайского края.
– Это уже две страсти. А, в общем, ты прав, – весело
сказала я. Моя неприязнь к Бубякину исчезала с каждой минутой, он оказался
вполне сносным парнем со своеобразным, хотя и немного агрессивным, чувством юмора.
И зачем я только избила его?..
– А теперь, душа моя, заткнись, – неожиданно прервал
нашу милую беседу об особенностях физиологии среднего возраста Бубякин. –
Приближаемся к цели. Предупреждаю, режиссер – тиран и деспот, посторонние на
площадке вызывают в нем чувство глухого протеста. Так что будь тише воды ниже
травы. Обстряпаем дельце, и надеюсь больше никогда тебя не видеть. Все поняла?
– Чего уж тут не понять. Тиран и деспот, чувство
глухого протеста. Все ясно.
…О том, что мы наконец пришли, я поняла еще до того, как
Бубякин остановился перед дверью павильона: в воздухе снова запахло вселенским
блефом и веселой авантюрой. Косясь на меня, он быстро набрал шифр на кодовом
замке. (Скажите, пожалуйста, какие предосторожности, в мою бытность такого не было
и в помине!) В самый последний момент, перед тем как он толкнул дверь в
павильон, я все-таки сумела классифицировать этот запах: он шел из моего
детства с его копеечными билетиками на первый сеанс в воскресенье. Так могло
пахнуть только таинство кино, и именно из-за этого сумасшедшего запаха я
оказалась во ВГИКе, токсикоманка чертова. Однако то, что я увидела спустя
несколько минут, можно было назвать съемочной площадкой лишь с большой
натяжкой. Скорее это походило на ломбард или комиссионный магазин. Все
пространство между софитами и интерьерными выгородками было завалено ворохом
восхитительных, потускневших от долгой жизни вещей. Любая из них могла украсить
витрину антикварной лавки средней руки. Картины, акварельные наброски и
незаконченные этюды, ребра тяжелых багетов; непрочные безделушки, всегда
переживающие своих хозяев… Иконы в серебряных окладах, напольные китайские
вазы; лампы, у подножия которых разыгрывались фарфоровые сцены из греческих
трагедий и французские пасторали. Почетное место занимала пирамида из песочных
часов и клепсидр – время, заключенное в них, не имело никакого значения. Во
всяком случае, для меня: я могла бы провести несколько дней, разбирая эти
завалы вещей.
– А я и не знала, что у вас здесь филиал
реквизиторского цеха, – зачарованно произнесла я и дернула Бубякина за рукав.
– Правило номер один: ничего не лапать. Правило номер
два: никогда не произносить слово “реквизит” в контексте тирана и деспота.
– Почему?
– Потому что он ненавидит реквизит. И бутафорские
примочки. Все вещи подлинные, у каждой своя история. Это создает нужную глубину
общего плана. Видишь вон ту милую картинку пастелью? – шепнул Бубякин и указал
на маленький этюд, почти погребенный под другими картинами. – Это настоящий
Тулуз-Лотрек. Неучтенная голова Ля Гули из Мулен-Руж. Запасники Пушкинского
музея.
– Как же она у вас оказалась?
– Сами принесли, долго кланялись, сказали “приходите
еще” и коллекцию постимпрессионистов обещали, если для дела понадобится.
– Что ты говоришь!
– Ладно, пошел на плаху, а ты в хвост просителям
устраивайся. Я тебя позову.
Тяжело вздохнув, Бубякин направился к единственному ярко
освещенному углу павильона, в котором находилось несколько человек. Угол был
обставлен так же добротно, как и комната съемочной группы “Забыть Монтсеррат”.
Длинные столы, заваленные антиквариатом, галогеновые светильники, глубокие
офисные кресла. Впрочем, кресла предназначались не для “просителей”, как
охарактеризовал их Бубякин: те довольствовались списанными за выслугу лет
казенными стульями. Контингент просителей, в который попала и я со своим
“Шекспиром” в холщовой сумке, состоял в основном из бедно одетых старух с
прямыми дворянскими спинами и вполне пролетарскими сухонькими лапками. Каждая
из них крепко прижимала к себе сумочку и недружелюбно косилась на соседок. Я
сильно подозревала, что весь этот антиквариат перекочевал сюда именно из
потертых старушечьих баульчиков и ридикюлей. Тиран и деспот, “последний
император” Большого стиля” Анджей Братны, действовал с размахом, весь масштаб
которого я оценила чуть позже.
А пока я сидела в самом конце очереди на заклание, на самом
неудобном стуле, в самой неудобной позе. И с тоской думала о том, что зря
ввязалась в это мероприятие. Увенчанный лаврами Тулуз-Лотрек и мой
экстравагантный, но удручающе современный “Шекспир на сборе хвороста”
находились в разных весовых категориях. Да и опьяняющее чувство жизни, которое
я испытывала все утро, вдруг исчезло: возможно, в этом виноваты прямые спины
старух, их жесткие провалы ртов и складки морщин на лицах. Я была одной из них.
Так же, как и они, я потеряла все. Но в отличие от старух у меня нет даже
тряпицы с камеей или фарфоровой пастушки. К тому же и единственный выходной
безвозвратно загублен. Выходной, который я могла провести с Серьгой и Микки
Спиллейном… Чтобы хоть чем-то занять себя, я тихонько поднялась со стула и под
неодобрительные взгляды старух отправилась бродить по павильону. К антикварным
развалам я подойти не решилась: их охраняли два молодых человека с печатью
значительности на разбойных телохранительских физиономиях: острые глаза, тупые
подбородки, скорострельные “стечкины” у потнючих подмышек – таких типов за
последний год я перевидала предостаточно и в самых разных обстоятельствах. Вот
только никогда не думала, что увижу их здесь, на мирном и далеком от криминала
“Мосфильме”.
