Тоже… Тебя волнует этот человек, его тело, его руки, ты
готова спать с ним когда угодно и где угодно. Это животная страсть к
двадцатисемилетнему красавцу Митяю, которого так просто полюбить; это тихое
сострадание к четырнадцатилетнему жирняю Митяю, которому так нужна была любовь.
…Двери павильона открылись, и трое молодых людей выкатили
носилки с трупом Бергман в черном мешке. Какая же все-таки она была маленькая,
гораздо меньше Александровой. Как мне могла прийти в голову мысль, что у
Бергман хватило сил убить конкурентку?..
Тело в черном мешке. Три зарубцевавшиеся язвы в теле. Вот и
все, что осталось от актрисы-неудачницы Фаины Францевны Бергман, которую
похоронят за счет государства на кладбище подмосковного Дома ветеранов сцены.
Никаких особых слез, никаких особых эмоций, после похорон престарелая балерина
из Перми снова водрузится в комнате. Во всяком случае, у Бергман хотя бы будет
место последнего успокоения…
Завтра вся эта история обязательно появится в “Хронике
происшествий”, ее выделят как преступление недели и отведут ей два абзаца, а
если повезет – то и три. А впрочем, я могу ошибаться, и убийству уделят гораздо
больше внимания – личность Братны к этому располагает, на нем выспятся все кому
не лень, он переплюнет всех Фассбиндеров
[11]
и Тарантино,
вместе взятых, он войдет в историю кино как гений, убивающий всех своих актрис.
Фигурально выражаясь.
Пока я предавалась всем этим не очень веселым размышлениям,
милицейский кордон оказался прорванным, смятым, как бумажная салфетка, и
коридор перед павильоном заполнили сразу три телевизионные группы. Ну, конечно
же, иначе и быть не должно, убийство на ведущей киностудии страны случается не
каждый день, все самые модные криминальные репортеры должны отметиться и
попозировать на фоне черного мешка с трупом. Всех их я видела много раз и по
разным каналам: я даже помнила их имена – плохо выбритый Виктор Лавникович,
специалист по солидным и помпезно обставленным заказным убийствам; хорошо
выбритый, но лысый Александр Островский, специалист по серийным убийцам и
маньякам; бритый наголо во всех местах Евгений Шустов, специалист по
международному терроризму. Если у следствия будет столько версий убийства, за
него остается только порадоваться…
Три съемочные группы синхронно попросили молодых людей,
сопровождающих каталку с трупом, вернуться к дверям павильона и повторить
проезд. На пленке все должно выглядеть эффектно. Еще один штрих, превращающий
человеческую трагедию в телевизионный фарс.
В ожидании следственной группы репортеры беседовали со
всеми, кто оказался под рукой, зацепили они и дядю Федора, который со скорбным
выражением лица сделал дополнительную рекламу фильму Братны.
Возможно, фильм и не закроют, подумала я. Глупо закрывать
картину, на съемках которой произошло убийство, это добавит ей пикантности и
вызовет дополнительный интерес. Люди обожают страшные истории, особенно если
эти истории случаются не с ними, они души в них не чают – так же, как и в
умерших возлюбленных. А погруженная в кокон слухов и сплетен еще не снятая
картина благополучно перезимует и выползет к Каннскому фестивалю прелестной
бабочкой.
Крушинницей Клеопатрой, Странствующей Данаидой, Мрачной
Белянкой, все эти имена можно прочесть в энциклопедии насекомых. Имя Братны
тоже можно будет прочитать. Со временем. В энциклопедии кино или на страницах
уголовного дела, если очень повезет…
Только о твоем имени нигде и никогда не будет упомянуто,
Ева.
– Пойдем, – снова попросила я Митяя, – телевизионщики
действуют мне на нервы. Пойдем, проводишь меня, а я подожду тебя в машине.
…В лифте он снова захотел меня. А я снова захотела его. Это
не имело ничего общего с любовью, что бы ни говорил мне мальчик Митяй. Это было
больше, чем любовь, потому что не хотело ждать, потому что требовало выхода
здесь и сейчас. Паскудный лифт, несмотря на относительно малую этажность
главного корпуса, останавливался три раза, поочередно впуская и выпуская
руководителя киноконцерна “Слово” Валентина Черныха, актрису Елену Яковлеву и
любимого оператора Тарковского Гошу Рерберга – никакой личной жизни, черт
возьми!
– Я тебя так хочу, просто крыша едет, – шептал мне на
ухо Митяй, бесстыдно ворочаясь у меня под свитером и глядя остекленевшими
глазами на руководителя киноконцерна “Слово”, – ты же знаешь студию, есть же
места…. Придумай что-нибудь, иначе я просто взорвусь…
– Потерпи, пожалуйста, – шептала я, бесстыдно ворочаясь
под курткой Митяя и глядя остекленевшими глазами на актрису Елену Яковлеву, – я
сейчас придумаю что-нибудь…
И я придумала, хотя для этого – полный идиотизм – нам
пришлось вернуться к павильонам и найти подходящее место в одном из них. Нам
повезло – еще несколько часов назад здесь снимали клип и еще не успели
разобрать декорации: целая тонна мелкого, ослепительно белого песка в емкости,
стилизованной под старую баржу.
– Я еще не любил тебя в песке, – бессвязно говорил
Митяй, судорожно освобождаясь от одежды, – хреновы шнурки, хреновы ботинки,
завтра же куплю сапоги…
– Ты еще нигде меня не любил…
– Я придумаю что-нибудь потрясающее, обещаю, тебе
понравится, у нас уйма времени впереди…
…Я даже подумать не могла, что песок может быть таким
жестким, что он забьется во все поры тела и измордует губы, заставит мелкие
песчинки трепетать и кровоточить. Я не знала, что песок может быть таким мягким,
что он накроет нас с головой, что он повторит все изгибы наших тел и добавит
новые, что он будет направлять, подсказывать, перетекать в нас, как мы
перетекали друг в друга. Я не знала, что песок может быть таким влажным от
желания. Что песок, специально привезенный для фальшивого припевчика фальшивой
песенки фальшивой певички, может быть таким настоящим.
Я не знала, сколько прошло времени.
Я не знала. Я даже не успела подумать об этом, потому что
отяжелевший Митяй рухнул в меня и победительно застонал.
А спустя несколько секунд раздались редкие аплодисменты…
Я запрокинула голову. И увидела то, чего так тщетно ждала
все эти месяцы.
Совсем недалеко, на маленькой, специально созданной
дизайнерами дюне, сидел человек. Зарыв в песок босые ноги, он весело смотрел на
нас. Я сразу узнала его.
Это был Костик.
Капитан Константин Лапицкий.
Часть третья
…Капитан Константин Лапицкий.
Ну что ж, он сам решил сделать это. Никаких “шестерок”,
никаких вторых рук с пальцами на спусковом крючке нигде не учтенных “Макаровых”.
Это благородный жест, это признание моих прошлых заслуг в качестве агента
влияния. Видимо, я все-таки кое-что сделала для спецслужб, если они так
уважительно собираются отправить меня на тот свет.
Ну что ж, я почти готова, песок – не самая плохая почва для
мертвых. А кровь и песок – очень поэтично, даже Братны по достоинству оценил бы
эту цветовую гамму.
