– Да, я понимаю. До встречи. Костя.
– Передавай привет кобельку, – грустно сказал Лапицкий.
– И не подумаю…
Я легко поднялась с песка и спустилась вниз. Каждый шаг
давался мне с трудом, я едва сдерживала себя, чтобы не побежать, а до
спасительной двери павильона еще так далеко… Да и будет ли она спасительной,
эта дверь? Неужели ты все еще ждешь выстрела в голову, Ева?
Жду, жду, жду, я жду выстрела в голову, я жду от Кости
всего, чего угодно. Я знаю эти приемчики, я сама их использовала. В нашем
благодушном и таком милом разговоре не было ни одной фальшивой ноты, и это
настораживало меня больше всего. В любых отношениях должна быть хотя бы крупица
фальши, хотя бы легкий намек на игру, иначе они не будут искренними до конца.
До конца. До того, как он всадит мне пулю, капитан Костя
Лапицкий. Я не верила в нашу случайную встречу, я не верила в нее даже тогда,
когда взялась за ручку двери.
Я ждала выстрела.
Но он так и не выстрелил.
* * *
…Митяя нигде не было.
Я вернулась к павильону, где произошло убийство. Милицейский
кордон был снят, а сам павильон опечатан. Видимо, первоначальные следственные
действия были проведены, и теперь арена боев сместилась в сторону съемочной
группы. Не было и телевизионщиков: отсняв все, что нужно, они отправились
монтировать сюжеты, чтобы мрачноватое убийство в стиле Агаты Кристи стало
гвоздем вечерних криминальных новостей.
Слишком много времени прошло. С Митяем я действительно теряю
ему счет, милый мальчик. Но почему он не подождал меня?.. Сунув руку в карман,
я достала ключи от его квартиры: симпатичный галльский петух тихонько звякнул
гребешком, чертовы французы, они умеют подать все, что угодно. Даже убийство
двух старых актрис в их интерпретации выглядело бы элегантно. Хотя они и были
совершены элегантно, во всяком случае, первое: все чистенько, никакой крови,
только легкое удивление в застывших, уже ничего не видящих глазах… Ключ от
верхнего замка, ключ от нижнего замка, ключ от почтового ящика, еще два ключа,
неужели от сердца Митяя и от сейфа в одном из швейцарских банков? Не успев
озадачиться, я тут же сообразила, что это ключи от митяевской “девятки”. Его
хваленый педантизм и здесь взял свое: ключей должен быть полный комплект…
Мне не хотелось больше оставаться на студии, но, проходя
мимо студийного кафе, я увидела там дядю Федора. Дядя Федор сидел за столиком
один, перед массой тарелок, и энергично поглощал еду.
– Ева! – крикнул он мне с набитым ртом и приветственно
поднял руку.
Я подошла к дяде Федору и присела рядом.
– Извини, жор напал. – Бубякин как будто извинялся за
разгул гастрономических страстей на столе. – Я, когда переживаю, жру как
ненормальный. Жру и жру, жру и жру. В медицине это называется… Забыл, как
называется. Этим еще покойная принцесса Диана Уэльская страдала, царствие ей
небесное… Ну да Бог с ним… Будешь чего-нибудь?
– Нет, спасибо.
– Слушай, тебя твой морячок искал. Сильно нервничал,
сказал, что будет тебя в машине ждать и что, если я тебя увижу, должен это
передать. Так что попутного ветра в горбатую спину.
– И что?
– Все. Он просил – я передал.
– А… Там что?
– Терзают. Где был во время, в какой позе стоял, в
каких отношениях находился, знал ли раньше покойную, кто знал покойную еще
раньше меня, не замечал ли вокруг каких-то подозрительных людей и тэ дэ. Всю
душу вытрясли.
– А Братны как?
– Братны в коме, – коротко сказал дядя Федор. – Со
второй актрисой лажа, сама должна понимать. Кино срывается к чертовой матери.
Совсем ополоумел и в ступор впал.
– Да, я понимаю…
– Интересно, что теперь со съемками будет?
– Не знаю.
– Половина-то слабонервных решила из группы свалить,
неважнецки пахнет, говорят.
– А ты?
– Еще не знаю. Знаю только, что лучше нигде не будет.
Это было здорово, это была настоящая жизнь… Жалко, если все кончится вот так.
– Братны выплывет, – уверенно сказала я. – Ладно, поеду
домой.
– Они предупредили, что будут всех обзванивать. Сегодня
же была только предварительная беседа, все прелести начнутся позже.
– Я учту. – Интересно, что я могу учесть? Во всяком
случае, на присутствие Кости Лапицкого я рассчитывать никак не могла.
Я нагнулась, чтобы поцеловать дядю Федора, и почти тотчас
отстранилась. И даже закрыла глаза, чтобы проверить свои ощущения. Я не могла
ошибиться: от его щеки, от его волос исходил едва слышный, нежный и изменчивый
запах. Я уже знала этот запах, он ассоциировался у меня со смертью. И больше ни
с чем.
Этими едва слышными духами пахла шаль мертвой Александровой.
– Ты чего это ко мне приклеилась? – запоздало удивился
дядя Федор. – У тебя же свой морячок есть. Или одного не хватает для тренировок
на свежем воздухе?
– Ты хорошо пахнешь, – едва сдерживая волнение, сказала
я.
– Ты на что намекаешь? К серьезным отношениям я не
готов, предупреждаю сразу.
– Даже не знала, что женские духи в мужских волосах
выглядят так пикантно.
– Ты на что это намекаешь? – подозрительно спросил
Бубякин.
– Ни на что. Давно искала такой запах. Мои духи. Как
называются? – как можно беспечнее спросила я.
– Да какие духи-то? Не пользуюсь я духами.
– Значит, твоя любовница пользуется.
– Я сейчас временно свободен. Но ты не в моем вкусе, я
тебе об этом уже говорил.
– Ты тоже не в моем, а вот твои духи – в моем.
– Хочешь сказать, что я пользуюсь женскими духами?
– Необязательно женскими… Это называется – “уни-секс”.
– Когда-то мы разговаривали на эту тему с Костей Лапицким. Господи, как давно
это было, целая жизнь прошла.
Я снова прижалась щекой к голове дяди Федора – это был
именно этот запах, слабый, неуловимый, постоянно меняющийся, – именно так и
должна пахнуть смерть.
– Да вы все с ума посходили, девки, вешаетесь на меня.
– Это был новый поворот, и я насторожилась.
– Кто-то еще вешается?
– А как же! Недавно костюмерша наша на груди у меня
рыдала.
– Леночка?
– Ну, мать ее! Обняла, лепечет: “Дядя Федор, дядя
Федор…” Вечно так: как гнездом трясти, так Садыков с Темой, а как поплакаться,
так туда же, всем романтического Бубякина подавай… Ты бы ее видела, Ева! Вся
осунулась, глаза безумные, говорит, только что узнала об актрисе. В общем,
новости по Москве распространяются, как стадная мароккская саранча, даже
удивительно. Все Братны интересовалась, как да что, что делать собирается после
всего этого кошмара на улице Вязов. Знаешь, Ева, по-моему, у нее от любви крыша
поехала. Несчастная женщина. Зря ее Братны уволил.
