Я осталась стоять посреди комнаты – карманная воровка,
потрошительница сумок, кладбище версий, отстойник чужих грехов.
Она не убивала. Она не может убить. Она слишком бесстыдна,
чтобы убить именно так, твердила я себе. Для тихого убийства без крови
необходимо определенное целомудрие…
Она не убивала. Нет. Она не убивала и не убьет.
Нет, нет, нет…
– Ты чего орешь? – спросил меня просунувший голову в
дверь Вован Трапезников. – Готовишься к первой брачной ночи?
– Хочешь ее со мной разделить? Заходи, поорем вместе.
– Тебя Братны ищет. Нужно на студию сгонять зачем-то.
Подойди, а то он уже в эпилептическую кому впал…
– Да. Сейчас.
Я вернулась на площадку и тут же получила затрещину от
Братны. Это было так неожиданно, что я даже не успела никак среагировать. Удар
был несильным, но обидным.
– Где ты шляешься?! – спросил меня Братны.
– Выходила покурить.
– Сейчас двинешь на студию, нужно срочно набрать десять
лбов для массовки. И смотри на рожи: никаких изуродованных развитым социализмом
пролетарских ноздрей. По типажам – что-то среднее между Феллини и Альмодоваром.
Перепишешь адреса и телефоны. Завтра они должны быть с утра. С восьми. Поняла?
– Да. Мне нужно кое-что сказать тебе. Это по поводу
Марго.
– По поводу Марго я все знаю сам.
– Возможно, ей тоже… Ей нужно быть осторожной.
– Тоже впала в истерию? При ней телохранитель. Неужели
ты думаешь, что все может повториться? – Братны понизил голос и отвел меня в
сторону.
– Я просто хотела предупредить, – пролепетала я. –
Может быть, стоило.., стоило вообще подождать.
– Чего? Пока некто, кто пакостит мне на площадке,
впадет в зимнюю спячку? Или выйдет на заслуженный отдых? Запомни: если я
ввязался, то никогда не буду менять правил игры.
– Жаль. Изменить правила – не значит изменить игру. Ты
ничего не потеряешь.
Я вдруг увидела, как по лицу Братны пробежала тень, – должно
быть, это было зеркальное отражение тени на моем лице, когда через секунду я
поняла, что я сказала.
Я дословно повторила надпись на моей сигаретной пачке.
Надпись, которую прислал мне убийца. Теперь я была в этом уверена. Убийца,
который так и не справился со своим плохим почерком и отдал предпочтение
печатным буквам…
– Езжай на студию, – Братны уже взял себя в руки, –
позвонишь мне оттуда.
…Я вернулась на “Мосфильм” и еще полдня занималась
массовкой. Только после четырех я поднялась в съемочную группу, где меня
встретила Светик.
– Тебе звонили, – томно сказала она, проигнорировав мое
приветствие.
– Кто? Братны?
– Нет, Братны не звонил. Братны теперь не до звонков.
Там телефон записан.
Оказалось, что звонил Серьга. Боже мой, наконец-то он меня
вспомнил!.. Я уселась в кресло и набрала номер. Серьга снял трубку сразу же.
– Привет, – сказала я, – еще не развелся?
– Привет, Ева. А я тут тебе названиваю. – Серьга
пропустил мое замечание мимо ушей.
– Ну, что такое?
– Приглашаю тебя на Рождество. Двадцать пятого, то есть
послезавтра. Будет рождественский гусь, а также волшебные свистки “Уйди-уйди”.
И елочка…
– Ты же язычник. Серьга, – несказанно удивилась я.
– Вообше-то я разнузданный атеист, ты же знаешь, –
скромно напомнил мне Серьга о своих философских воззрениях, – креста на мне
нет.
– Тогда в чем дело?
– Это Елик.., Елик ведь католичка.
Час от часу не легче! Безбровая душка Елик, оказывается,
католичка, как же я раньше не догадалась, с таким личиком так естественно
слушать мессы и думать об умерщвлении плоти по средам и пятницам. А витражные
стекла могут отбросить свет на бледные щеки, похожие на жабры лосося… – Вот
как? Что, она и костел посещает?
– Посещает. Меня тоже обещала свозить… Конечно,
посещает. Я слушала Серьгу и наблюдала, как Светик, совершенно не стесняясь
меня, нюхает кокаин, ритуально вибрируя ноздрями и приложив к одной из них
наманикюренный палец. Боженька бы этого не одобрил. И Дева Мария. Дева Мария,
восседающая на троне. Дева Мария и единорог. Дева Мария как мать.
– Так щто? Ты придешь?
– Куда ж я денусь.
– Значит, часам к десяти подгребай со своим парнем.
Посидим, все чин чинарем… Вообще-то я соскучился страшно…
– Врешь, Серьга. Но врешь эффектно. Привет пуделечку…
Я положила трубку и уставилась на Светика.
– Все в порядке? – спросила она, оторвавшись от быстро
тающей горки белого порошка.
– В общем, да.
– Знаешь, Ева, – Светик понизила голос и угрожающе
хихикнула, – это тебе только кажется.
– В смысле?
– В том смысле, что ее убили. Опять.
Сначала я даже не поняла, что пытается втолковать мне
Светик.
– Кого убили? – похолодела я, уже предчувствуя ответ.
– Актрисулю погорелого театра.
Именно это она сказала тогда, когда пришел факс из Праги,
именно так она представила Марго широкой кинематографической общественности в
лице шофера Темы, меня и осветителей. А Келли поинтересовался, что у меня с
руками, не так часто встретишь внимательных людей… Я пыталась уйти от
надвигающегося кошмара, спрятаться в милых раковинах воспоминаний с острыми
краями… Только бы не думать о том, что произошло. Ведь еще несколько часов
назад я говорила о Марго с Братны, я предупреждала его. Ведь еще несколько
часов назад я говорила с Леночкой и даже отхлебнула глоток из ее бутылки…
"Он никогда не снимет свое кино”, – сказала она.
Невозможно представить Братны, которому не дают снимать
кино. Он будет снимать кино, чего бы это ему ни стоило. Он будет снимать кино
или умрет, усохнет и умрет, как цветок без воды, кажется, так она сказала,
Леночка Ганькевич, сидящая в ванне.
– Теперь с нами никто не будет работать, – хихикнув,
напомнила о себе Светик. – Все будут только пальцами показывать, вон идет
режиссер, у которого не картина, а филиал городского кладбища. Правда, Ева?
Правда, конечно же, правда. А если это правда, значит,
убийства приобретают смысл. Значит, появляется мотив. Самый обстоятельный мотив
из всех возможных. Убивают не актрис – убивают самого Братны.
* * *
Но сейчас я не думала о Братны. Я думала о Марго.
Ослепительной Марго, культовой Марго, незабытой Марго, Марго, складывающей
кольца в пепельницы и покупающей машины мальчикам, которые ей нравятся. Я
думала о Марго, которую всю жизнь любили самые разные мужчины, которую всю
жизнь любили самые разные кинокамеры. Я думала о Марго, которая десятилетиями
владела сердцами и при желании могла бы удержать в своем стойле и нефтяного
магната с его двумя дочками-близнецами, и малоизвестного, но перспективного
актера Володю Чернышева.
