— Какие же?
— Я говорил по телефону с пожилой супружеской парой, они ночевали в Тунвеггхютте в ту же ночь, что и Лолле с Пеллер. Они сказали, что вечером появился какой-то парень, перекусил, сменил рубашку и потом ушел на юго-запад. Хотя уже стемнело. Единственная хижина в той стороне — Ховассхютта.
— И этот тип…
— Они его видели только мельком. Похоже, тот тоже не особо хотел, чтобы его заметили, он не снял лыжную маску, и очки для слалома тоже не снял, старомодные такие, даже когда переодевал рубашку. Жена говорит, она еще подумала, что он, наверное, когда-то получил серьезную травму.
— Почему?
— Она только помнит, что у нее мелькнула такая мысль, но не помнит почему. Кроме того, он мог и сменить направление, когда скрылся из вида, и двинуть к другой хижине.
— Конечно. — Кайя взглянула на часы.
— Кстати, кто-нибудь откликнулся на ваш призыв обратиться в полицию?
— Нет, — ответила Кайя.
— На самом деле ты подумала «да». — Кайя взглянула на Аслака Кронгли, и тот поднял руки вверх: — Тупой деревенщина в городе! Прости, это не мое дело.
— Все в порядке, — сказала Кайя.
Оба уставились в свои чашки.
— Ты сказал, что у тебя есть для меня два интересных факта, — напомнила Кайя. — А другой какой?
— Знаю, я пожалею о том, что это сказал, — выговорил Кронгли. Глаза его снова посмеивались.
Кайя тут же догадалась, какой оборот примет их разговор. Ленсман прав: он пожалеет.
— Я остановился в «Плазе» и хочу спросить: ты не поужинаешь со мной сегодня вечером?
По выражению его лица она поняла, что он уже все прочитал по ее глазам.
— У меня в этом городе больше знакомых нет, — сказал он, кривя рот в попытке изобразить обезоруживающую улыбку. — Кроме моей бывшей девушки, а ей я звонить не рискну.
— Было бы, наверное, очень здорово, — начала Кайя и сделала небольшую паузу. Условное наклонение плюс «наверное». Она видела, что Аслак Кронгли уже раскаивается.
— …но, к сожалению, я сегодня вечером занята.
— Все в порядке, я же не приглашал тебя заранее, — улыбнулся Кронгли и запустил пальцы в свои буйные кудри. — А как насчет завтра?
— Я… я сейчас ужасно занята, Аслак.
Ленсман кивнул самому себе:
— Разумеется. Разумеется, ты занята. Это не из-за того типа, который был у тебя в кабинете, когда я пришел?
— Нет, у меня сейчас другой начальник.
— Я не про начальников.
— В смысле?
— Ты сказала, что влюблена в полицейского. И похоже, тому парню довольно легко удалось тебя уговорить. Во всяком случае, он преуспел больше, чем я.
— Нет-нет, ты что, с ума сошел, это не он! Я… наверное, слишком много выпила в тот вечер. — Кайя услышала свой собственный неестественный смех и почувствовала, как кровь прилила к лицу.
— Ну ясно, — сказал Кронгли и допил свой кофе. — Придется идти в большой и холодный город одному. Ничего, в нем найдутся еще и музеи, и бары, которые надо посетить.
— Да уж, не стоит упускать такую возможность.
Он поднял бровь, глаза его и плакали, и смеялись одновременно. Как у Эвена — в тот последний раз.
Кайя проводила его вниз. Когда он протянул ей руку, у нее вырвалось:
— Все-таки позвони мне, если тебе будет слишком одиноко, вдруг я уже освобожусь.
Его улыбку она истолковала как признательную — за возможность поблагодарить и отказаться или, по крайней мере, не воспользоваться предложением.
Поднимаясь в лифте к себе на шестой этаж, Кайя вспомнила это «…легко удалось тебя уговорить».
Интересно, долго ли Аслак стоял в дверях и слушал их разговор?
В час телефон на столе Кайи зазвонил.
Это был Харри.
— Получил наконец-то ордер. Ты готова?
Она почувствовала, как забилось сердце.
— Да.
— Жилет?
— И жилет, и оружие.
— Об оружии позаботится «Дельта». Они уже готовы и ждут в машине в гараже. Нам надо только спуститься. И будь добра, забери с моей полки ордер.
— О'кей.
Через десять минут они уже ехали по центру Осло в одном из синих, рассчитанных на двенадцать человек микроавтобусов группы «Дельта», направляясь в западную часть города. Харри рассказывал Кайе, что полчаса тому назад позвонил Лейке в офис, и там ему сообщили, что сегодня он работает дома. Тогда Харри позвонил на домашний номер Лейке на Холменвейен. И положил трубку, едва Тони ответил. Харри специально попросил, чтобы операцию возглавил Милано, темноволосый плотный мужчина с густыми бровями, в чьих жилах — несмотря на фамилию — не было ни капли итальянской крови.
Они ехали теперь через Ибсеновский туннель, и прямоугольники отраженного света скользили по шлемам и забралам восьми полицейских, казалось, погруженных в глубокую медитацию.
Кайя и Харри сидели на самом заднем сиденье. На Харри была черная куртка, на которой большими желтыми буквами спереди и сзади было написано ПОЛИЦИЯ, он вытащил свой табельный револьвер, чтобы убедиться, что тот заряжен.
— Восемь мужиков из «Дельты» и ведерко. — Кайя кивком указала на вращающуюся мигалку на крыше автомобиля. — Уверен, что не перебор?
— Перебор как раз и нужен, — сказал Харри. — Если мы хотим привлечь внимание к этому аресту, нужно немного больше паблисити, чем обычно.
— Ты уже устроил утечку в СМИ?
Харри взглянул на нее.
— В смысле, раз уж ты хочешь привлечь внимание, — сказала она. — Представь себе: знаменитость Тони Лейке арестовывают за убийство депутата стортинга Марит Ульсен. Да журналисты забудут даже про роды принцессы, чтобы заполучить такой материал.
— А что, если там его невеста? — спросил Харри. — Или мать? Они тоже появятся в газетах и прямых репортажах по телевидению? — Он крутанул револьвер, и барабан, щелкнув, сам встал на место.
— А как тогда привлечь внимание?
— Пресса прибудет потом, — сказал Харри. — Начнет расспрашивать соседей, прохожих, нас. Еще успеют узнать, какое тут было грандиозное шоу. И хватит. Невиновные не пострадают, а мы получим свои первые полосы в газетах.
Кайя украдкой взглянула на него, когда они въехали в следующий туннель и по машине снова заскользили тени. Они проехали район Майорстюа и стали подниматься по Слемдалсвейен, миновали Виндерен, она увидела, что он смотрит в боковое окно, на перрон станции наземного метро, выражение лица у него было какое-то страдальческое и беззащитное. Ей захотелось накрыть его руку своей, сказать что-нибудь, неважно что, только бы убрать это выражение с его лица. Она взглянула на его руку. В ней был револьвер, он сжимал его так, будто это самое дорогое, что у него есть. Больше так продолжаться не может, что-то должно случиться. И случилось.
