И там-то шофер Клюйта дал мне один дельный совет. Он сказал, что фаворит одного из забегов получил травму, но это скрывают, потому что он все равно будет стартовать. Поскольку лошадка фаворит настолько явный, что на нее поставят все, то будет «минусовый пул», и можно будет не платить по ставкам. А вот если заполнить все три колонки бланка, то есть шанс сорвать приличный куш. Например, на квинелле. Но для того, чтобы заработать прилично, нужен был конечно же кое-какой первоначальный капиталец. И Клюйт одолжил мне денег — просто так, за красивые глаза. И потом — у меня был еще сшитый у портного костюм. — Харри внимательно изучал огонек сигареты и, похоже, улыбался своим воспоминаниям.
— И что же? — спросила Кайя.
— Фаворит обошел всех на шесть корпусов. — Харри пожал плечами. — Когда я объяснил Клюйту, что у меня за душой ни гроша, он явно расстроился, но вежливо объяснил мне, что, будучи деловым человеком, вынужден придерживаться определенных принципов. Он уверил меня в том, что они вовсе не предполагают использование методов пыток из Конго, но что он просто-напросто продаст мой долг Триаде с некоторой скидкой. В моем случае он был готов подождать с продажей тридцать шесть часов, давая мне шанс успеть выбраться из Гонконга.
— Но вы не успели?
— Иногда я медленно соображаю.
— А что было потом?
Харри обвел руками вокруг.
— Вот это и было. «Чункинг-мэншн».
— А планы на будущее?
Харри пожал плечами и потушил сигарету. И Кайе вспомнилась обложка диска, которую показал ей Эвен, с фотографией Сида Вишеса из «Sex Pistols». И музыка как чуть слышный фон: «No fu-ture, no fu-ture».
[17]
Он загасил сигарету.
— Вот вы и узнали, что вам было надо, Кайя Сульнес.
— Что мне было надо? — Она наморщила лоб. — Не понимаю.
— А разве не так? — Он встал. — А вы что, думали, я треплюсь про опиум и про долг, потому что я такой весь из себя одинокий норвежец, встретивший соотечественницу?
Она не ответила.
— Я рассказал все это для того, чтобы вы поняли: я не тот, кто вам нужен. И чтобы вы могли возвращаться домой с чувством исполненного долга. Чтобы у вас не было больше проблем на лестницах, а я мог спать спокойно, не боясь, что вы приведете моих кредиторов прямо ко мне.
Она посмотрела на него. Лицо жесткое и аскетичное, а глаза смеются, не стоит, мол, воспринимать все так уж всерьез. Или, точнее сказать: плевать, мол, он на все хотел.
— Подождите. — Кайя открыла сумку, извлекла оттуда маленькую красную книжечку и протянула ее ему. Ей было интересно посмотреть, какой эффект это произведет. Его лицо становилось все удивленнее по мере того, как он ее листал.
— Черт, до чего же похоже на мой настоящий паспорт.
— Он и есть.
— Удивительно, что убойному отделу хватило на него денег.
— Ваш долг слегка упал в цене, — улыбнулась она. — Мне сделали скидку.
— Рад за вас. Но я в Осло не собирался.
Кайя пристально посмотрела на него. Ей не хотелось это говорить. Но выхода не было. Придется использовать последний козырь, тот, который Гуннар Хаген рекомендовал ей беречь до последнего, если упрямец окажется совсем уж невозможным.
— Есть еще кое-что, — сказала Кайя и призвала на помощь все свое мужество.
Харри приподнял одну бровь, может быть, почувствовал что-то в ее интонации.
— Речь идет о твоем отце, Харри. — Она слышала, как профессионально переходит на «ты», и тут же уверила сама себя, что говорит искренне, а не только ради того, чтобы произвести впечатление на собеседника.
— Моем отце? — Он произнес это, будто удивляясь, что тот у него есть.
— Да. Мы связались с ним, чтобы выяснить, не знает ли он, где ты. Оказалось, он болен.
Она сидела опустив глаза в стол.
Слышала его дыхание.
В голосе его опять появился наждак.
— Болен серьезно?
— Да. И мне жаль, что именно я вынуждена сообщить это тебе.
Она по-прежнему не смела поднять на него глаза. Ей было стыдно. Она ждала. Слушала похожие на кряканье звуки кантонского диалекта из телевизора, висевшего за стойкой Ли Юаня. Сидела и ждала. Ей обязательно надо поспать.
— Когда самолет?
— В восемь, — ответила она. — Я заеду за тобой сюда через три часа.
— Сам доберусь, мне до этого еще парочку дел надо уладить.
Он протянул к ней руку. Она вопросительно посмотрела на него.
— Мне для этого нужен паспорт. А тебе надо поесть. А то совсем отощаешь.
Она колебалась. Потом протянула ему паспорт и билет на самолет.
— Я на тебя надеюсь, — произнесла она.
Он посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.
И ушел.
Часы над выходом на посадку С4 в аэропорту Чхеклапкок показывали без четверти восемь, и Кайя была на грани отчаяния. Разумеется, он не пришел. Это же естественный рефлекс и у животных, и у людей: прятаться, когда тебя ранили. А Харри Холе ранен, сомневаться не приходится. В отчетах по делу Снеговика в деталях описывались все убийства женщин. Но Гуннар Хаген рассказал ей то, чего в отчетах не было. Что бывшая возлюбленная Харри Холе — Ракель — и ее сын Олег оказались в лапах безумного убийцы. И что она вместе с сыном сразу же покинула страну, как только дело было закончено. И что Харри подал рапорт об увольнении и тоже уехал. Он просто был ранен сильнее, чем ей казалось.
Кайя отдала свой посадочный талон, направилась в «рукав», уже думая, что ей писать в рапорте о невыполненном задании, когда увидела его. Он бежал по зданию терминала, освещенному солнцем. На плече у него висела сумка, в руках пакет из дьюти-фри, и он лихорадочно пыхтел сигаретой. Он остановился у стойки. Но вместо того чтобы отдать свой посадочный талон на контроле, отставил в сторону сумку и посмотрел на Кайю полными отчаяния глазами.
Она вернулась к стойке.
— Что-то случилось?
— Сорри, — сказал он. — Я не могу лететь.
— Почему?
Он указал на пакет из дьюти-фри:
— Только что вспомнил, что в Норвегию беспошлинно разрешается ввозить только по одному блоку сигарет на рыло. А у меня два. Так что, если… — Лицо его оставалось невозмутимым.
Она поморгала, стараясь не выглядеть чересчур радостной:
— Давай сюда.
— Огромное спасибо, — сказал он, открыл пакет, в котором, как она успела заметить, не было бутылок, и протянул ей блок «Кэмела», в котором уже не хватало одной пачки.
На посадку она шла перед ним, чтобы он не видел, как она улыбается.
