— Это он Рыбу имеет в виду?.. Поликарпова?… С этой его, блядь, сумасшедшей мамашей?! — Леший выронил газету на пол. — Кого еще взяли? Герасимова там есть? Полина Герасимова?
— Кто такая Герасимова? — поднял голову Евсеев.
Леший повернулся, пошел к двери, гремя тяжелыми ботинками. Остановился.
— Но это же бред! Дикий бред!
Он обернулся, посмотрел на Евсеева округлившимися глазами. Редкое зрелище: Леший с округлившимися глазами.
— Конечно, бред, — легко согласился Евсеев. — Дело развалится. Там все белыми нитками… Да оно уже разваливается. Никакие это не сатанисты, обычные олухи. Хотя там, кажется, какие-то боевые ножи начали всплывать, обрезы… Но это совсем другое. Я пытался Огольцову это объяснить. Он только рассвирепел. Что ж, ему же хуже.
— Ему?.. Ты чего, старик… Ему, Огольцову? Нах этого Огольцова! А — мне? Мне не хуже? А ей?!
— Да успокойся, — поморщился Евсеев. — Ты о ком вообще говоришь?
— Бумагу мне дай!! Ручку!! — заорал Леший. — Нах!.. Увольняюсь нах… отсюда!! Заебало! Рапорта, блядь! Доклады, отчеты, блядь! Протоколы, блядь!!! Вот сам их и строчи, хуярь на здоровье! Раз тебе так нравится!!
* * *
Голос у Пули такой спокойный, будто рецепт пельменей диктует:
— Они подрались прямо на лекции, в аудитории. Рыба ему все лицо разбил, голову разбил… Сотрясение, швы накладывали. Айва упал, а он продолжал его ногами… До самой кафедры допинал. Никто не мог удержать. Преподшу толкнул, та тоже обо что-то хряснулась… Милицию вызывали. Ну вот. Рыбу исключат, это точно. Но это ерунда по сравнению… А Айва в больнице. Вампирыч неизвестно где. В деревне своей прячется, наверное. Я тоже из дома ушла… Ты слышишь?
— Да, я здесь, — сказал Леший в трубку. — Я здесь ни при чем, малыш. Поверь мне.
— Ты здесь при при чем, — повторила трубка. — Я знаю. Это работа, я понимаю.
— Работа тут ни при чем. Я буквально только что узнал…
— Ладно тебе, Леший. — Она рассмеялась, кажется. — Вот, точно: Леший ты. Это больше всего подходит. А то я — Лёша, Лёш, фа-фа-фа… через силу, запинаюсь каждый раз. Всегда хотелось тебя Лешим назвать.
— Называй, как хочешь, — разрешил он. — Нам надо встретиться, малыш. Очень надо с тобой поговорить. Объяснить. Ну, и просто… Соскучился…
Она долго молчала.
— Ты ведь помнишь, что я в тире тебе говорила? — послышался наконец голос в трубке. — Про мужика этого, потного. С колечком на лбу. Про предательство.
— Да помню я все! Ты послушай просто…
— Я думаю, нам не надо встречаться, Леший. Даже уверена. Искать меня тоже не надо. Я до последнего держала эту «симку» в телефоне, потому что знала, что ты позвонишь. Потом я ее просто выброшу. Послушай… Не перебивай только. Ты в самом деле все это спецом устроил, чтобы, ну, как это… внедриться в банду? Водил меня всюду, спал со мной? Да?
У Лешего челюсть упала. И кони белые перед глазами.
— Ты рехнулась, что ли? Какое внедриться? Куда? Зачем? Да какая вы банда?!.. Ну, сама послушай, что ты несешь!
Молчание.
— Нет, ну это я набивался к тебе, что ли?! — орал Леший. — Внедрялся! Внедрялся!.. Как я внедрялся? Сама же на лестницу выбежала! Сама хотела!
— Хотела… Я ошиблась, Леший.
— Так какого…
Она плакала. Рыдала.
— А потом еще раз ошиблась!.. Когда ты мишени менял… Я могла пристрелить тебя!.. Как того, с колечком. Ты пистолет свой оставил там…Ты ведь инструкции… терпеть не можешь! Дура я! Надо было воспользоваться!
— Точно. Дура, — сказал Леший. — Там патронов не было… Ты же всю обойму расстреляла.
Ту-ту-ту-ту! Разговор окончен.
* * *
Ту-ту-ту-ту. Абонент недоступен.
* * *
— Это даже оригинально! — объявила Лидия Станиславовна вместо приветствия. Но посторонилась, в квартиру впустила. Закрыла за ним дверь, встала напротив, посмотрела с бретерским таким любопытством: экий вы, сударь!.. В зубах у нее дымилась сигарета, заправленная в коричневый мундштук.
— Вы помните меня, конечно, — сказал Леший.
Наклон головы: помню.
— Я знаю, Пули, то есть Полины, нет дома… Это, в общем, правильно.
Наклон: еще бы.
— Это недоразумение. Все это скоро закончится.
Лидия Станиславовна достала мундштук, спросила:
— Когда?
— Не знаю.
Мундштук вернулся на место.
— Мы с вами взрослые люди, Лидия Станиславовна. Я пытался, но у меня ничего не получилось. Попробуйте вы ей объяснить…
Вежливое внимание.
— Что я тут ни при чем, вот и все.
— Работа такая, — подсказала Лидия Станиславовна.
— Она звонила вам сейчас? Где она?
Полное недоумение.
— Зря вы так.
Она все такая же полная и невзрачная, полная противоположность (каламбур!) своей дочери. И тапочки ее, кажется, стали даже еще более стоптанными. Но все-таки сейчас Леший уловил в ней что-то, похороненное глубоко-глубоко. Бывшая девчонка с протуберанцами, со спокойной уверенностью, поселившейся, наверное, класса с пятого, что все будет так, как она задумала. Все в конечном итоге получилось как раз наоборот, но уверенность эта, давно отпетая и похороненная, превратившаяся в глупый миф, все равно живет в глубине, в кавернах и пустотах… как эти его злосчастные карлики.
— Вы все-таки объясните ей, пожалуйста, — еще раз попросил Леший.
Лидия Станиславовна плавным движением освободилась от мундштука, выдохнула в сторону.
Устало, но как бы по-свойски:
— Вы порете лажу, молодой человек… простите. Все просто, как два пальца. Если вам так дорога девушка — плюньте вы на эту работу. Увольтесь. Она поверит вам. И я поверю. К тому же, как я подозреваю, вам на нее и так плевать. На работу, в смысле.
— Пока я в органах, я смогу реально помочь ей в этой ситуации. А так…
Всепонимающая улыбка.
— Вы мне не верите.
Вежливо:
— Ничего страшного, молодой человек…
— Я не такой уже и молодой, — сказал Леший.
— У Полины все будет хорошо. Не беспокойтесь. Очень целеустремленная девушка. Она ведь не понимает, что такое 375-я проба, или 586-я… Когда есть 999-я. Понимаете, да? Когда-нибудь она найдет то, что ей нужно. Иного просто не дано. Ведь вы научили ее понимать, что есть кто… как говорится.
999-я, подумал Леший. Он посмотрел на Лидию Станиславовну. А еще вспомнил Крюгера. И Рыбу.
— Как-то я сомневаюсь, — сказал он.
