— …Начнем, как обычно, с разминки. Ноги на ширине плеч, руки подняты вверх. Круговые движения кистями… Начали!
Ага. Руки вверх — это они хорошо придумали, к месту. Башнабаш никогда не делал утреннюю гимнастику под радиоприемник, но ему показалось, что такого упражнения раньше не было — «руки вверх…». А может, и было, кто его знает.
Он выбежал из жилблока, включил прожекторы, осмотрелся, прислушался. Пока что все тихо. Сбегал в арсенал, принес коробки с патронными лентами для ДШК, сложил рядом с пулеметом. Что еще?
Да, самое главное. Так называемый «пээсэл-один», пульт системы ликвидации, находился на главном командном пункте. Башнабаш прошел через устланные коврами коридоры блока высшего командования, открыл тяжелую герметичную дверь. В помещении ГКП Башнабаш немного оробел. Все здесь было строго и значительно, даже торжественно — сталь, латунь, полированное дерево, портреты вождей на стенах… Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. Выполненный в простой черно-белой гамме портрет Генералиссимуса висел как раз над «пээсэл», смотрел на Башнабаша с пристальным и тревожным вниманием. Почему, солдат, опускаешь глаза? Ты же прочел инструкцию? Оставшийся в живых боец должен включить систему самоуничтожения! Что тут неясного? Или колеблешься? Не чувствуешь в себе достаточно силы, чтобы исполнить приказ?
— Никак нет, — ответил Башнабаш и сглотнул. — То есть чувствую. Достаточно.
— Может, ты сомневаешься? Думаешь о злоупотреблениях?.. О перегибах? О культе личности?
Башнабаш сглотнул еще раз. Слова с трудом протискивались наружу:
— Не сомневаюсь, товарищ верховный главнокомандующий… Никак нет. Просто… Вспоминаю пункты инструкции. Имею большое искреннее желание все сделать правильно и не посрамить…
— В минуту, когда судьба Советского государства и мировой революции находится в твоих руках, рядовой Башмакин, вспоминать поздно! Нужно действовать!
— Так точно! — сказал Башнабаш.
Он сдернул чехол с пульта системы самоликвидации, быстро нашел тумблеры режима ожидания и перевел их в рабочее положение. Не поднимая глаз, ждал, когда загорится световое табло, подтверждающее исправность электрических цепей системы. Дождался. Теперь достаточно было разбить запломбированный стеклянный колпак над главным тумблером и включить его — тогда, через выбранное время, «Старая Ветка», а вместе с ней и все склады, и командный пункт, и сам Башнабаш превратятся в… Он не знал, во что они превратятся. Наверное, это будет как извержение вулкана. Или как землетрясение. Пустота, заполненная огнем.
Башнабаш четко, как на плацу, повернулся кругом и вышел из КП. Кстати, здесь тоже были радиоточки, но они по-прежнему не работали.
Когда он вернулся в жилое помещение, фортепиано барабанило бравурный марш, которому кто-то громко вторил: раз-два, раз-два, не отстаем!.. Затем Башнабашу еще раз пожелали доброго утра и посоветовали перейти к водным процедурам. Будьте здоровы, товарищи!
* * *
Если не считать новостей и информационных спецвыпусков, передачи остались прежними. «С добрым утром», «Пионерская зорька», «В рабочий полдень», «Клуб знаменитых капитанов»… И те же артисты пели все те же песни: «Ландыши», «Подмосковные вечера», «Синий платочек»… Великанова, Шульженко, Утесов, Бернес, Трошин… Как будто ничего не случилось. Да, появилась, правда, какая-то новая артистка с подозрительной фамилией… то ли Пеха, то ли Пьека, Башнабаш так и не разобрал толком. И песню пела не на нашем языке, ни слова не понять, и голос у нее не наш, визгливый какой-то, расхлюстанный. Башнабаш сразу ее невзлюбил.
А в новостях клеймили Сталина. Называли его не отцом народа, как прежде, а — врагом. Врагом народа. Башнабаш просто места себе не находил, настолько дико, противоестественно это звучало. Но постепенно ему стало ясно, как все произошло. Никаких атомных бомб, оказывается, не сбрасывали, и танки Москву не утюжили. Взяли исподволь, изнутри. Заговорщики-троцкисты и агенты империализма устроили тихий переворот, захватили власть в стране. Первый секретарь Хрущев стал послушной марионеткой в их руках… А может, именно он и есть самый главный заговорщик и агент. Он объявил XX съезд партии «разоблачительным», смешал с грязью имя Сталина, приказал вынести его тело из мавзолея, снял с должностей всех его бывших соратников и освободил из лагерей всех его бывших врагов… Черт-те что, гнусь какая-то! Вот она — Великая Измена, тайно заползшая в самое сердце Родины!
Башнабаш даже жалел в душе, что нет настоящей войны, нет взрывов и выстрелов. Тогда он бы точно знал, что делать, если пожалуют к нему на «Старую Ветку» гости. А так… Ну, явится какой-нибудь троцкист в офицерской форме (в нашей, советской, не во френче каком-нибудь!) и скомандует:
— Рядовой Башмакин, сдать пост! Вы арестованы, как пособник культа личности!
И что ему — сдаваться? Или все-таки бежать на «пээсэл», включать тумблер самоуничтожения?..
Он не знал. Но склонялся к тому, чтобы все-таки включать.
Как нарочно, именно в те дни активизировались карлики-уродцы. Какой-то гон у них начался, что ли. Или голод, что вероятнее. Они предприняли несколько попыток захватить склады, и каждый раз Башнабаш был начеку, вынуждая врага отступать с большими потерями. Уродцы, что замечательно, никогда не оставляли раненых и убитых на поле боя, всегда уносили их с собой, порой расплачиваясь за это новыми жизнями. Такая готовность к самопожертвованию ради павших товарищей, пусть и совершенно бессмысленная, поневоле вызывала у Башнабаша уважение. Это он потом, много позже узнал в чем дело: оказывается, карлики их ели!
А нападали папуасы тупо и неизобретательно. Шли толпой, кучей, осыпая Башнабаша камнями и, изредка, стрелами (откуда они брали дерево для стрел на такой глубине, Башнабаш понятия не имел). Ему оставалось только жать на спуск своего ДШК и уповать на то, что камни и стрелы пролетят мимо. Так оно и было чаще всего, поскольку ближе, чем на пятьдесят метров, уродцев он не подпускал. Однажды, правда, чуть не остался без глаза, когда пущенный из засады увесистый булыжник угодил ему в правый висок. Глаз сразу перестал видеть — нерв какой-то, видимо, зацепило. А к вечеру вся правая сторона распухла. Пришлось опять вспомнить про чудо-лекарства из железного шкафа… Чудо сработало, не так быстро, как ему хотелось, но все-таки сработало.
И даже лучше, чем он ожидал. На пятые сутки он мог на расстоянии вытянутой руки прочесть текст «Устава бойца ОП-79», висящий на входе в казарму. А еще через две недели Башнабаш с удивлением обнаружил, что может видеть в полной темноте. Предметы казались немного призрачными, что ли, обесцвеченными, серовато-черными, будто смотришь старое кино… И вообще, он стал чувствовать себя гораздо лучше, чем до ранения. Силы откуда-то брались, неизвестно откуда, и на сон ему теперь с лихвой хватало трех часов, после которых он вставал бодрый и свежий, как огурчик. Правда, для этого ему нужно было хотя бы через день выпивать по таблетке «Феномина» и «Адаптина», а два раза в неделю принимать «Инматефам» — иначе тело становилось разбитым, будто его отходили палками, голова болела… и вообще было очень плохо. Не только физически, душевно тоже.
