– Ну хорошо. Допустим. Но по приезде домой он должен
был как-то поддерживать себя, он должен был засветиться в каком-нибудь
специализированном центре, ведь это же не геморрой, в конце концов…
– В том-то все и дело. Его секретарша вывела его на
людей, которые занимаются проблемой СПИДа, как бы это поточнее выразиться… В
частном порядке, что ли.
– Кружок юных любителей Авиценны?
– Что-то вроде того. Одним словом, уже существует препарат…
– название «альфафэтапротеин» чуть не сорвалось с моего языка, но, по зрелом
размышлении, я решила оставить его при себе. – Уже существует препарат, который
позволяет решить проблему СПИДа в принципе.
– Какое облегчение! Жаль, Фредди Меркьюри не дожил, –
не удержался капитан. – А современная медицина в курсе? И не те ли это ампулки,
которые ты передала нам на анализ?
– Именно те. И знаешь, сколько стоит одна такая ампула?
– В долларах по курсу?
– В долларах это будет порядка тридцати тысяч. Доставай
калькулятор и высчитывай. Почти сто тысяч в неделю, почти четыреста в месяц.
Курс лечения три года. Как тебе такая арифметика?
– Четыре миллиона триста двадцать в год, – мгновенно
сосчитал капитан. – И это только на утилитарные шкурнические нужды по поддержанию
пошатнувшегося здоровья… Не говоря уже о виндсерфинге и прочих прелестях жизни.
– Включая коллекционное «Перье», которое мы с ним
раздавили за знакомство. Он попался, – я почти с любовью смотрела на Лапицкого,
пусть попробует не оценить по достоинству мой каторжный труд по очистке чешуи
несчастного Лещарика. – Он попался. Ты понимаешь это? И дело даже не в суммах,
которые он ухлопал и еще ухлопает на лечение. В конце концов, это его личное
дело, на что тратить состояние: на покупку недвижимости в районе Большого
Кораллового рифа, на запуск спутника или на свое драгоценное здоровье. Речь
идет о моральном аспекте. Если информация о препарате против СПИДа
действительно верна… А она верна… Так вот, если все это правда, то Лещ скрыл от
общественного мнения, рупором которого он все эти годы являлся, очень важные
данные. Данные, от которых зависит судьба множества людей… Множества больных
людей. В своих личных пошленьких интересах он нарушил главную журналистскую
заповедь – общество имеет право на информацию. И скрыть подобную информацию, да
еще такого глобального значения, от этого самого общества – ухе само по себе
преступление. Если эту историю раздуть, от репутации Леща и камня на камне не
останется. Можешь себе представить заголовки и экспресс-выпуски конкурирующих
фирм? Ты как думаешь?
Капитан долго молчал, с интересом глядя на меня. Потом,
постучав костяшками пальцев по столу, медленно произнес:
– Думаю, ты умница, детка. Я не ошибся в тебе. Да… Я в
тебе не ошибся. Отличная работа. Но у меня для тебя еще один сюрприз, –
Сюрприз?
– Ма-аленький такой сюрпризик. Мы начали шерстить эту
секретутку. Зою Терехову. Любопытная личность, стоит только приглядеться
повнимательнее. Похоже, у них не все в порядке не только с моральным аспектом.
Эта повязанная СПИДом парочка обкрадывает свою же собственную компанию: в ее
рамках существует сомнительный фондик по поддержке семей погибших журналистов с
неучтенными средствами. Не так давно, между прочим, организованный. Как мы его
просмотрели, ума не приложу… Минимум документации… А ведь этот фонд курирует
именно Зоинька, поскольку работа на первый взгляд кажется чисто
исполнительской. Видимо, у Леща подошли к концу личные сбережения, вот они и
решили подсуетиться. Думаю, если копнуть, то окажется, что и с рекламными
бабками не все в порядке в последнее время. Как тебе такая безупречная
репутация столпа отечественного телевидения?
– Это достоверная информация?
– Мы только начинаем связывать концы с концами… Что
скажешь?
Я молчала. Что сказал бы паренек из Кохтла-Ярве, в свое время
защитивший Леща собственным телом? Что сказали бы его ребята, такие одинаковые
в своем праведном гневе у раскрытой могилы Егора Самарина? Праведник, умница,
отчаянный парень Лещ оказался замешан в дурно пахнущей истории, стал на сторону
циничных дельцов, которых так ненавидел и которых так страстно обличал.
Плевать, какими высшими или низшими соображениями он руководствовался. Скорее
всего выкачивание денег из компании для личных нужд – инициатива его верной
крокодилицы, он только малодушно согласился. Бог знает, как он уговорил себя
самого пойти на это… Я вспомнила исполненные муки глаза загнанного Леща: «Я не
могу оставить дело, которое развалится без меня, я не могу оставить людей,
которые доверились мне…» Интересно, Лещарик, как все эти люди посмотрят на
тебя, если эта история всплывет? Тебе конец. Тебе конец, Лещарик. Тебе конец,
подумала я, захлопывая за Лещом дверь своей жизни. Он больше не интересовал
меня, отработанный человеческий материал, пешка, так и не вышедшая в ферзи.
Партия оказалась несложной, вот что значит иметь прирожденный талант играть на
слабостях людей, как на детской скрипочке со сбитыми колками. А в том, что у
меня есть этот прирожденный талант, я нисколько не сомневалась. Многие, включая
Эрика и супругов Дамскер, могли бы порассказать об этом. Но все они были
мертвы. А я жива. И собираюсь прожить еще долго… Очень долго, если учесть, что
мне всего лишь полгода от роду. Даже четырех месяцев нет, если не считать
внутриутробного развития в клинике… Стоп!
Догадка, осенившая меня, пришла неожиданно. Так неожиданно,
что я с трудом смогла скрыть волнение от Лапицкого. Но он был поглощен
рассуждениями о наживке, которую собирается забросить Лещу, и не заметил моего
состояния. Ночные лабиринты клиники, два санитара, мрачноватые, но вполне узнаваемые
ангелы смерти. Операционная, голубовато-зеленая униформа, бахилы, анестезиолог
Павлик, холеная стерва по имени Лариса («В Париж нужно ездить только с
человеком, которого любишь, это город для двоих», – примерно так она сказала,
нужно принять это к сведению). Аборт, лицо хирурга, наркоз. Кажется, кто-то из
них поставил Майлза Дэвиса, «Осталось шесть часов, а альфафэтапротеин – штука
серьезная. Очень серьезная штука. И клиенты – штука серьезная…»
Хирурга звали Владлен. Владлен. Теперь я явственно вспомнила
это. Брата Зои тоже зовут Владлен. Похоже, круг замкнулся, и я оказалась в
самой его середине… Есть над чем подумать. Во всяком случае, не стоит сдавать
альфафэтапротеин и его папочку сейчас, пока я не знаю, как распорядиться этим
знанием. А Костику сейчас за глаза хватит сладкой телевизионной парочки…
– Кстати, как называется этот препаратец? – невинно
спросил капитан. – Наш приятель не уточнил?
– Нет, – вдохновенно соврала я. – Он и так сказал
слишком много для первого раза. Но думаю, одного факта болезни достаточно,
чтобы поддеть его на крючок.
– Что ж, попробуем.
– Дело почти беспроигрышное. Он панически боится
огласки. Он пойдет на ваши условия. Он слишком дорожит своей репутацией.
– – Не слишком, как оказалось. – поправил меня
Лапицкий.
