…Это действительно было похоже на любовь. Он аккуратно и
бережно расстегивал пуговицы у меня на блузке – одну за другой. И когда я
осталась лежать обнаженной, не замечая ни корешков сербских книг, ни пыльного
ковра, он все еще целовал меня, сжав руки замком за спиной.
Пытка поцелуями продолжалась почти всю ночь: моего тела
касались только его губы. Они изучили, выцеловали каждый сантиметр моей кожи,
это были странные и разные поцелуи: иногда они приобретали тяжесть желания, но
тут же снова становились нежными. Как будто Андрей стегал кнутом свою
собственную плоть, как будто бы он ненавидел мужское естество за то, что
сотворили мужчины с его возлюбленной. Как будто он просил прощения каждым своим
прикосновением. Я уже не прислушивалась к себе, я то впадала в какое-то
забытье, то снова приходила в сознание, но его губы, как два верных пса, все
время были рядом со мной. И когда в темных углах его захламленного любовного
алтаря стала таять тьма, он наконец-то оставил мое истерзанное нежностью тело.
Он упал рядом, совершенно обессиленный, и едва разжал распухшие губы.
– Прости меня, Мария, – услышала я его прерывистый
шепот. – Простите меня, Анна…
Ему не понадобилось мое прощение. Через несколько секунд он
уже спал.
А когда проснулся, я была рядом. Я сидела на ковре уже
одетая и держала его голову на коленях. Он резко поднялся и ткнулся затылком в
мой подбородок. Я увидела его потухшие, затянутые пеплом глаза и испугалась.
– Доброе утро, Андрей, – очень сомнительно, что оно будет
добрым. – Вы заснули, а я не стала вас будить…
Он молчал и пристально смотрел на меня.
– Мне нужен адрес этого казино, – сказал он.
– Что вы собираетесь делать? – взволнованно спросила я.
Я действительно была взволнована, даже наигрывать не пришлось.
– Это уже мои проблемы, – никакого света в глазах,
только легкий дымок безумия.
– Я… Я не знаю точно… Я могу показать визуально. Нет. Я
не позволю вам идти туда… Вы наделаете глупостей.
– Возле ЦДХ? – Он не слушал меня.
– Я не хочу, чтобы вы ехали… Я хочу, чтобы ты забыли
все то, что я вам вчера рассказала.
– Забыл? – Он почти с ненавистью посмотрел на меня. –
Не получится забыть. Вот что, я сам все найду.
– Я никуда не пущу вас… – Я вцепилась в его плечи
руками, я была полна решимости остановить его.
Но он отстранил меня – мягко и жестко одновременно: я только
успела почувствовать страшную силу в его напряженных пальцах. И, как бы поняв
это, он смягчился и прижался губами к моему лбу. В них не было ничего от его
собственных ночных губ, разве что нежность и желание защитить.
– Я никуда не пущу вас, Андрей…
– Езжайте домой, Анна. Езжайте и ни о чем не
беспокойтесь. Все будет хорошо. Вы слышите? Никто не уйдет от ответа… Никто не
уйдет, как ушли тогда, в Осиске… Никто. Я обещаю вам.
– Нет, Андрей, пожалуйста…
– Ничего страшного не случится. Езжайте домой. Я вам
позвоню, можно? – Он коснулся пальцами моей щеки. – Вы все-таки очень похожи на
Марию, Анна…
* * *
…Только на улице я сообразила, что он не взял у меня номер
телефона. Он не взял, а я не сказала ему. Ну, в конце концов, он мог иметь в
виду и телефон Леща, ведь все последнее время я жила на «Курской». Да, именно
так он и решил, соврала я себе. Он позвонит вечером. Он обязательно позвонит
вечером. Иначе и быть не может.
Ночные поцелуи Андрея что-то перевернули в моей окаменевшей
душе; я понимала, что ночью он целовал не меня, а свою погибшую невесту. Но это
ничего не меняло. Вся моя ненависть к миру, весь мой холодный расчет в
отношениях с ним подтачивала волна грустной нежности, которая шла от Андрея.
Все мои жестокие игры оказались ничем по сравнению с одним-единственным его
поцелуем. Я была опустошена, как будто бы всю ночь занималась тяжкой
бессмысленной работой. Представления о жизни рушились, и я боялась быть заживо
похороненной под их руинами.
Я даже остановилась и пару раз стукнулась горячим лбом о
прозрачную стеклянную стену автобусной остановки. «Кока-кола, твой ответ
солнцу», – гласил плакат на ее модернизированном ребре. Нельзя распускаться,
скоро ты увидишь Лапицкого, скоро ты поедешь в Альпы, и все станет на свои
места…
…У подъезда своего дома я увидела капитана и сразу же
успокоилась. Абсолютное зло мирно сидело на скамеечке, поджав под себя ноги в
стоптанных кроссовках, и ждало меня. Ничего не изменилось. От этого мне стало
отчаянно-весело.
Увидев меня, капитан приветственно поднял руку:
– Поздновато возвращаешься. К тебе последние восемь
часов не дозвониться, не достучаться. Ну, признавайся, всю ночь блудила?
– Был грех, – лаконично ответила я.
– Что за хрен?
– Извини, имени спросить не удосужилась.
– Ты не очень-то шали. А то закончишь, как господин
Меньших..
Черт возьми, за всеми этими перипетиями с Андреем я совсем
выпустила из головы то, что вчера вечером несчастный Лещарик предстал перед
судом инквизиции: охота на ведьм благополучно завершилась.
– Поднимемся? – спросила я у капитана.
– Да нет, на воздушке посидим. Шикарное утро. Природа
шепчет: «Займи, но выпей». Не хочешь выпить за успех операции?
– Где? В саду, где детские грибочки?
– Зачем? Пойдем куда-нибудь, я угощаю.
– Спасибо. Вчера пила.
– Как знаешь. Кстати, это для тебя. Подарок под елочку,
– он вынул из кармана туго стянутую пачку долларов сотенными бумажками, яркий
авиационный билет, несколько проспектов и какие-то бумаги. На деньги я даже не
взглянула. – Как и обещал, богоспасаемый Инсбрук, моя вторая родина. В Вену
вылетаешь послезавтра. Отдохнешь. В бумажонках все сказано. Ну, мы еще не раз с
тобой увидимся, я тебя собственноручно в самолет посажу.
Я равнодушно выбила из пачки сигарету и закурила.
– Что-то я тебя не узнаю, – Лапицкий забеспокоился.
– Все в порядке. Просто немного устала.
– Даже не спросишь о финальном аккорде операции.
Отличный, между прочим, кабачишко эта «Подкова». Да и Лещ подгадал: пусто было
в кабачишке, как в супружеской кровати в первую брачную ночь. Видно, с тобой
хотел посидеть в тишине, при салатиках. А пришлось с нами. Незадача…
– И что?
– Как по маслу. Сломали Лещарика. Как сухую ветку. Не
сразу, конечно. Он поначалу слегка ополоумел от нашей осведомленности. Ты бы
видела его физиономию… Ну, посмотришь еще, мы на скрытую камеру засняли.
– Не имею ни малейшего желания.
– А зря. Полюбовалась бы надвое детище, на дело рук
своих. Отличная работа, детка. Я тобой горжусь. И фильмец занятный получился.
Его в учебных целях показывать надо – как вербовать агентов.
