Лапицкий глыбой возвышался надо мной. Но теперь мне было все
равно. Я знала, что никогда не буду стоять с ним рядом.
– Я никогда не буду делать то, что делала.
– Жаль, – он нежно посмотрел на меня. – Жаль.
– Ты можешь убить меня… Ты можешь убить меня сейчас, ты
можешь забить меня до смерти потом. Но я больше никогда не буду Анной. Я не
буду участвовать в ваших грязных играх.
– А ведь я люблю тебя, детка. – Он подошел ко мне и
провел рукой по моим изуродованным волосам. – Я очень тебя люблю. Ты мое самое
лучшее творение.
Мы стояли друг против друга, избитые, опустошенные
признаниями. И никогда еще мы не были так далеко друг от друга.
– Это была катастрофа. Просто несчастный случай, вот и
все. Перед самой смертью Олег рассказывал мне о тебе, о том, что именно ты
являешься его русской рулеткой, именно ты даешь ему ощущение опасности. А потом
он не справился с управлением, и мы врезались в эстакаду. Не было никакой
погони. Просто несчастный случай. Просто пуля выскользнула из барабана в ствол…
Русская рулетка, ты понимаешь… Я не буду работать на вас, даже если вы меня
убьете…
– Ну что ж, – Лапицкий был поразительно спокоен. – Если
не хочешь остаться – можешь уйти.
– Прямо сейчас?
– Да – И ты вот так отпустишь меня?
– Да. – Он принял решение, я видела, чего ему это
стоило, даже лицо обмякло, стало нежным и старым. – Я люблю тебя, детка. Ты
никуда не денешься. Но пусть тебя убьет кто-нибудь другой, не я. И держи язык
за зубами. Может быть, проживешь чуть дольше. На пару недель. Так что и тебе
придется сыграть в русскую рулетку.
Он подошел ко мне и коснулся губами моего лба. Долгий
поцелуй, холодный поцелуй, поцелуй у раскрытой могилы. Он прощался со мной.
Я никак не отреагировала. Я открыла дверь, чтобы тотчас же
закрыть ее за собой, чтобы хотя бы на несколько часов, на несколько минут стать
свободной.
* * *
…Я брела по ночной Москве в полной тишине. Даже мои голоса
притихли. Я не знала, куда иду. Я заблудилась на своем кладбище. Мне было
плевать, когда мне разнесут голову, сейчас или день спустя. Никого живого,
никого живого вокруг меня.
А потом…
Потом я вдруг подумала об одном-единственном человеке. Может
быть, он тоже мертв. Может быть. Но…
…Я приехала на «Пражскую» с последним поездом метро. И долго
шла к дому – несколько автобусных остановок, которые показались мне опустевшей
вечностью.
И, остановившись у самой двери, я подняла руку и, прежде чем
позвонить, увидела всю свою жизнь – прошлую и нынешнюю…
Еще не поздно было уйти. Но я не хотела уходить. Боясь
передумать, я нажала на кнопку звонка.
Тишина. Тишина. Еще одна потерянная жизнь.
Я прижалась горячим лбом к ободранной обивке, и тут раздался
слабый, приглушенный голос:
– Кого несет? Ты, что ли, Колян? Я тебя со вчерашнего
вечера жду, сволочь ты… Открыто, вползай. Водки принес?..
Этот голос я узнала бы из тысячи.
Я с силой толкнула ободранную дверь и переступила порог.
Прямо передо мной, в плохо освещенной прихожей сидел на
инвалидной коляске Серьга Каныгин.
Маленький художник, единственное, что у меня осталось. Я
только переночую здесь и уйду. И пусть меня убьют.
Серьга не двигался. И глаза его смотрели прямо на меня.
– Кто это? – наконец спросил он ничего не боящимся
голосом.
– Это я… Ева. Ты помнишь меня, Серьга?
– Ева… – он ринулся ко мне на своей коляске. – Ева,
куда же ты пропала, Ева… А у меня вот… Видишь, неприятности. Сижу типа самовара
на персональном инвалидном кресле. А о бабах думаю все сильнее, что печально.
Я опустилась перед ним на колени, обхватила исхудавшее тело
и подняла лицо к подбородку, покрытому мелкой неровной щетиной.
– Ты все такая же красивая, Ева? – спросил он и ощупал
пальцами мое лицо. Что-то новое появилось в них, как будто бы они с трудом
выполняли не свойственную для себя роль. Они хотели видеть.
– Что с тобой, Серьга? – Я все еще боялась поверить.
– Старая история… Еще в декабре. Отметелили ни за хрен
собачий. Вот – ни ног, ни глаз… А о картинах думаю все сильнее, что печально.
В том, что произошло с Серьгой, – в этом тоже виновата я… Я
еще сильнее прижалась к нему.
– Ты надолго? Ко мне? – с надеждой спросил Серьга. – Ты
останешься?..
– Да.
– Останешься? Надолго?
– Навсегда. Если ты… Если ты не прогонишь меня.
– Ева… – его пальцы замерли на моих ресницах.
– Навсегда, – снова повторила я.
Навсегда.
Какое отличное слово – навсегда…
