– Почему ты так упорно пытаешься убедить меня в том,
что произошел несчастный случай? – Он продолжал испытывать меня. – Ты слишком
категорична для человека, потерявшего память. Или ты забыла, о чем я говорил
тебе? Или ты придерживаешься линии людей, которые хотели бы выдать это за
несчастный случай?
Может быть, ты сдашь мне этих людей, и я обещаю провести
дело с минимальными потерями для тебя.
– Каких людей?
– Тех, кто был в машине, которая преследовала вас.
– Я ничего не помню.
– Удобная позиция. Мужчина, который ничего не скажет,
потому что мертв, и женщина, которая ничего не говорит, потому что, видите ли,
у нее не все в порядке с головой. Но ты не учитываешь одной вещи. У наших экспертов
башка варит, и установить, что вас преследовали, не составило большого груда.
Я молчала. Мне нечего было сказать.
– Тормозной путь – не ваш, нет… Машины, которая шла за
вами. И вмятина на правом крыле. На правом, хотя ваша машина ударилась лбом, и
именно этой вмятины именно в этом месте не должно было существовать. Но даже не
это главное. В вас стреляли. Это несложно было определить. У Олега было
несколько скользких дел, каждое из которых неприятно пахло. У меня есть версии,
и ты легко вписываешься в любую из них, уж прости. Думаю, если бы Олег был
один, он бы смог уйти от кого угодно. Он классный водила… Был классным водилой,
– поправился капитан. – Тебе только нужно сказать, кто преследовал вас.
Я устала. Я опустилась на мокрые камни эстакады и закрыла
глаза.
– Я не знаю. Неужели вы не можете понять, что мне
гораздо тяжелее, чем вам. И что в моей нынешней ситуации я предпочла бы участь
вашего друга.
– Участь моего друга… Очень хорошо. Вот здесь вас и
нашли, запаянных в груду металла. Он умер сразу. Та, другая, тоже умерла сразу.
А вот тебе не повезло.
– Да. Я им завидую, – сейчас, здесь, посреди пустого
шоссе, это было правдой.»
– Вы действительно не узнаете этого места? – Его тупая
настойчивость клонила меня в сон, несмотря на пронизывающий ночной холод.
– Нет. Я замерзла.
– Пойдемте в машину, там бутерброды и кофе, –
бесцветным голосом сказал капитан, но остался стоять.
Не дожидаясь его, я отправилась к машине.
– Эй! – Он нагнал меня в два прыжка и, задыхаясь,
бросил:
– Я все равно не верю тебе. Даже если бы все врачи мира
выстроились бы передо мной в очередь и начали бы убеждать меня белым стихом или
каким-то там гребаным верлибром, что ты не знаешь, что творишь, и не помнишь,
что творила, – я бы и тогда им не поверил…
– Белый стих и верлибр – одно и то же, – безразлично
заметила я. Мне было совершенно все равно, что еще он мне скажет. – А вы –
просто полный кретин. Даже странно, что я села в машину человека, который был
вашим другом…
Я почувствовала его жесткие руки на своем затылке, они
ухватили меня за шиворот, как нашкодившего щенка, с единственной целью –
утопить меня в целях высшей справедливости.
– Не нужно испытывать милицейского терпения, – бросил
он моему затылку. – Обычно это неважно заканчивается. А для тебя может
кончиться совсем плохо – Отвезите меня обратно, – равнодушно ответила я. –
Неужели вы не видите, что мне нечего вам сказать?
Он ослабил хватку, а потом и вовсе отпустил меня. Приступ
ярости прошел так же внезапно, как и начался.
– Хорошо. Черт с тобой. Хорошо.
Мы вернулись к машине.
Водитель Виталик меланхолично крутил ручку настройки
автомагнитолы – ни одна из радиостанций, похоже, не удовлетворяла его. Второй
(кажется, его звали Вадимом) так же меланхолично жевал бутерброд с сыром. Оба с
любопытством воззрились на нас.
– Ну что, шеф? – с развязной почтительностью
промурлыкал Виталик, остановившись наконец на растрескавшемся от времени голосе
Ива Монтана. – В порядке?
– В полном, – капитан поморщился. – Трогаем.
– Согласно утвержденному оперативному плану? – не
унимался Виталик, скосив на меня прозрачный от дерзости взгляд.
– Согласно, – коротко ответил Лапицкий. Провал плана с
местом катастрофы у эстакады сделал его немногословным – Понял, – Виталик завел
машину, и спустя несколько секунд мы уже мчались по шоссе.
Но не в сторону Москвы.
С каждой минутой мы отдалялись от нее, а вместе с ней и от
клиники. От моей маленькой палаты с полом, покрытым прохладным линолеумом. Я
даже вспомнила узор на линолеуме – чередующиеся квадраты, созданные для игры в
классики…
Интересно, играла ли я в детстве в классики?
И где прошло мое детство?.. Странно, что я еще не думала об
этом. О каких вещах я не успела подумать?
Не успела подумать, лежа на больничной койке, моем
единственном ненадежном убежище на сегодняшний день… Эти люди, которые вполуха
слушают Монтана и жуют плебейские бутерброды с толстыми ломтями сыра, – эти
люди могут сделать со мной все, что угодно. И никто, никто не защитит меня…
Возможно, меня защитило бы воспоминание об отце, если бы я
помнила его… Возможно, меня бы защитило воспоминание о матери, если бы я
помнила ее… Тогда можно было бы смело сунуть сжатый кулак в рот и прошептать:
«Мамочка, помоги мне, пожалуйста…» Но даже этой, обязательной для всех, малости
я была лишена. В моей нынешней жизни было только два человека, проявивших во
мне участие: медсестра Настя и Теймури, который обещал мне вино и сны… Но
Теймури сейчас в Грузии, он ничем не может мне помочь. И Настя в ее всегда
восхитительно мятом халате ничем не может мне помочь.
Есть от чего прийти в отчаяние.
– Куда вы меня везете? – спросила я Лапицкого, стараясь
не разрыдаться.
– Заедем в одно местечко, – расплывчато пояснил
капитан. – Много времени это не займет. Отметимся – и сразу назад, в теплую
больничную коечку.
– Не самое подходящее время для визитов, – держать себя
в руках становилось все труднее Но больше всего я боялась сломаться в
присутствии этих людей.
– А она у вас разговорчивая, – вклинился в разговор
водитель Виталик. Голос его звучал с веселым равнодушным одобрением. – Вы бы
нас познакомили, герр капитан. Все-таки столько времени вместе провели с
симпатичной дамочкой, а я даже не знаю, как ей кофе предложить.
– Я бы и сам познакомился, да она не колется. Ни имени,
ни номера телефона не выдает. С родителями не знакомит. Как зовут ее собаку,
понятия не имею. В общем, тяжелый случай для возможных поклонников, – лениво
ответил капитан. Он не забыл слова «кретин» в своем контексте и решил
отыграться за унижение на эстакаде, ясно.
– Может, вы не на той козе подъехали, герр капитан, а?
– не унимался Виталик. – Может, вы вообще не в ее вкусе? Может, я бы ей больше
понравился…
