– За дорогой следи, Казанова! – поморщился капитан. – И
не гони так, а то к праотцам отправимся раньше времени.
– Не-а… К праотцам скучно. Ни тебе кровищи, ни тебе
терпил, ни тебе расчлененки. Одни ангелы законопослушные с инвентарным номером
на крыльях, двинуться можно…
Странно, но этот циничный треп даже не задел меня. Я сидела
на заднем сиденье рядом с капитаном и прислушивалась к себе. Это началось еще
тогда, когда я пришла в себя, – я вернулась из небытия с ощущением набегающих
волн в самой глубине живота; приливы чередовались с отливами, они не зависели
ни от времени суток, ни от полной луны, они жили во мне постоянно. Я привыкала
к ним и не могла привыкнуть. Это было похоже на легкое головокружение, на
маленькую карусель в самой сердцевине организма: деревянные облупленные лошадки
и олени со сломанными рогами, мерно покачивающиеся в такт моим бредущим по
кругу мыслям.
Вот и сейчас – отлив, который обнажит подгнившие остатки
снастей, забытых на самом дне моего измученного болезнью тела…
– Остановите машину, – слабеющим голосом попросила я. –
Я неважно себя чувствую.
Виталик вопросительно повернулся к капитану, я впервые
увидела его смазанный, нерезкий, почти женский профиль. Мужчины с таким
профилем вынуждены всю жизнь самоутверждаться, гонять по шоссе с предельной
скоростью и отбивать жен у своих лучших друзей…
Были ли в моей прошлой жизни такие мужчины?..
– Тормозни, – бросил капитан, – а то еще кони двинет,
отвечай потом за нее… Не разгребемся.
Виталик послушно остановил машину, и я почти вывалилась из
машины, хватая ртом загустевший от холода февральский воздух. Капитан вышел
вслед за мной, остановился в отдалении и закурил.
– Можно сигарету? – Я пришла в себя настолько, что даже
почувствовала неловкость оттого, что эти враждебные мне люди стали свидетелями
моей слабости.
– А вам можно? – проявил запоздалое участие капитан.
– Мне все можно, – взяла на себя смелость установки диагноза
я.
– Без фильтра, – неожиданно смутился он.
– Один черт. Валяйте без фильтра.
Капитан протянул мне сигарету и щелкнул зажигалкой. Я
затянулась и тотчас же решила, что с сигаретой без фильтра я погорячилась: в
рот сразу же набились кислые крошки табака, и запершило в горле. Я судорожно
сплюнула и отбросила сигарету в снег. Капитан с интересом проследил за
траекторией ее полета и одобрительно покачал головой:
– И правильно. Вот Олег вообще никогда не курил. Был
адептом здорового образа жизни. Так и погиб, а ни одной сигареты не выкурил.
Таким вот образом обстоят дела. А я дымлю как паровоз. Бросать надо.
– Да.
– А как это – ничего про себя не помнить? – вдруг
совсем по-детски спросил он и с любопытством посмотрел на меня.
Вопрос застал меня врасплох, я и сама не знала, как ответить
на него.
– Кое-что я помню… Или думаю, что помню.
– Что? – Капитан внутренне подобрался.
– Ну, например, мне нравятся старые американские
черно-белые детективы. Так же, как вашему другу.
– И все? – разочарованно вздохнул капитан.
– Да.
– А все-таки – что значит не помнить ничего, кроме
черно-белых детективов?
– Не знаю… Это… Это как будто быть женой Синей бороды.
Открыты все двери, кроме одной, в которую до смерти хочется попасть. А можно не
попасть до самой смерти… Тебе нужна только эта дверь, и можно сколько угодно
биться в нее головой. А где чертов ключ – неизвестно…
Почему я вспомнила вдруг о Синей бороде? И не к нему ли
везет меня капитан Лапицкий?
– Куда мы все-таки едем?
– Э-э, детка, тебе нужно научиться справляться с
отчаянием, иначе ты просто сойдешь с ума.
– Чертов ключ искать, – серьезно глядя на меня, ответил
капитан.
* * *
…Этот маленький уснувший дачный поселок ни о чем не говорил
мне. Еще одно место, которое ни о чем мне не говорит.
Виталик легко ориентировался в непроглядной тьме каменных и
деревянных заборов – чувствовалось, что здесь он был не раз. В салоне машины
царило напряженное молчание, я даже не заметила, как оно сменило
необязательную, немного нервную болтовню водителя и капитана.
Я ждала конца этого ночного пути, и он наступил.
– Приехали, герр капитан, – скромно возвестил об этом
Виталик и заглушил мотор.
– Совсем тебя стажировка в Германии испортила, дурила,
– мягко пожурил подчиненного капитан. – Сколько раз просил – прекращай эти свои
бундесовые штучки…
– Можно, конечно, в русском стиле – «майн херц», – не
унимался водитель. – Но это уже нарушение субординации.
– Посидите пока, – вежливо обратился ко мне капитан, –
сейчас за вами придут.
Лапицкий и Виталик вышли из машины, и их тотчас же поглотила
ночь. Я осталась сидеть в салоне автомашины с равнодушным, как сфинкс,
оперативником (кажется, его звали Вадим). Минуту я наблюдала за его неподвижным
тяжелым затылком. Подобные затылки обычно намертво привязаны к коротким борцовским
стрижкам… (Господи, откуда такие мысли о стрижках? Может быть, я невинная
племянница заведующего мужским залом какой-нибудь провинциальной
парикмахерской?) Я все смотрела и смотрела на этот затылок – бессмысленно
долго, как смотрят на дождь. И лишь когда под жесткой скобкой волос
оперативника проступили контуры родимого пятна, поняла, что привыкла к темноте,
что ночь перестала сопротивляться глазам.
Самое время осмотреться.
…Виталик подогнал машину вплотную к прочному основательному
забору. Наискосок от меня чернела железная дверь, ощетинившаяся видеокамерой.
Неужели именно так выглядят конспиративные особняки следственного управления? Я
приоткрыла дверцу машины.
– Вам же сказано было – сидеть, пока за вами не придут,
– едва слышно пробубнил оперативник. Очевидно, он стеснялся своего голоса,
несерьезно-тонкого для такого внушительного затылка. – Закройте дверь.
Пришлось повиноваться. Но на секунду, перед тем как
захлопнуть дверцу, я услышала лай и басовитое поскуливание за забором.
Собаки. Только этого не хватало. Я поймала себя на том, что
составляю перечень пород собак. Самыми симпатичными мне казались ризеншнауцеры.
Интересно, любила ли я ризеншнауцеров, когда была собой?.. И вообще, существует
ли кто-то, кого я любила? Эта мысль вдруг пронзила меня острой горечью; нет,
черт возьми, лучше думать о собаках.
…Когда я дошла до ирландского сеттера, появился капитан
Лапицкий.
– Идемте, – сказал он и придержал меня за локоть,
помогая выбраться из машины.
Спустя несколько секунд мы уже были возле железной двери.
Мутный зрачок видеокамеры следил за нами – я физически ощущала это
бесцеремонное разглядывание. Неожиданно я почувствовала, что покрываюсь
испариной, – этот механический оценивающий взгляд был странно знаком мне.
Гораздо более знаком, чем глаза всех тех, кто общался со мной в последнее
время… Как будто он сопутствовал мне всю жизнь в самых разных местах. Я даже
зажмурилась от близости разгадки: стоит только напрячь позвоночник, вытянуть
шею – и шрамы на ключицах вытянутся в тонкую линию и я обязательно что-то
вспомню…
