– Иди и сам успокой, – устало сказала женщина. – Я к
ним не подойду.
– Ну и сотруднички… С вами хорошо говно есть на
пленэре, а не серьезными делами заниматься. Пошли вон отсюда, к собакам!..
И Виталик, и женщина с видимым облегчением подчинились. Но
метнулись не в комнату к собакам, а к входным дверям, туда, где их ждала
холодная и ясная февральская ночь. Я отдала бы душу, чтобы сейчас оказаться на
месте любого из них… Они еще успели споткнуться о лежащую на полу куклу, а
потом плотно прикрыли за собой дверь.
Я и капитан остались одни.
Одни, не считая истеричного лая собак.
Колени мои подломились, и я села на пол, опустив перед собой
пистолет. Лицом к только что захлопнувшейся двери, к не правдоподобному муляжу
человека, лежащему на пороге. Кем ты только не был, вдруг отстраненно подумала
я о манекене, каких только имен ты не носил, как только тебя не убивали… А ведь
в конечном счете тебя убивали всегда, честная милицейская лошадка…
– Вставай, – беспощадно сказал мне капитан, – вставай,
чего расселась?
– Да пошел ты со своими психологическими экзерсисами,
экспериментатор хренов, – мне захотелось грязно выругаться – новое, совершенно
неизвестное и пугающее своей дерзостью состояние: я знаю и такие слова, кто бы
мог подумать. – У себя в курилке будешь выступать с такими заявлениями. Плевать
мне на тебя, понял?
Нет, он не стал поднимать меня, он так и не решился ко мне
прикоснуться: слишком велико было желание ударить, вмазать, врезать – я это
видела. Но капитан не сделал ни того, ни другого. Он просто повторил все то,
что за несколько секунд до этого сделала я: сел на пол, против меня, близко
придвинувшись. И с силой раскрутил на полу «браунинг», лежавший между нами. Мы
следили за этим блестящим, бешено вращающимся волчком, как завороженные.
И когда он наконец-то остановился, капитан снова спустил всю
свору гончих для последней королевской охоты. Эти гончие были поумнее
ротвейлеров, запертых в соседней комнате. Они не лаяли почем зря. Они все
пытались рассчитать.
– Если ты сама не попытаешься защититься, я не смогу
защитить тебя. Может быть, и тогда ты защищалась?
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– Ты была здесь… Ты сама косвенно это признала. Ну
давай, сделай один только шаг, и я обещаю помочь тебе. Это несложно – сделать
шаг. Один маленький шажок в нужном направлении.
– Вы забыли добавить – в нужном вам направлении.
Попробуйте обвинить меня.
– Я ни в чем не обвиняю тебя. Обвинять не так
интересно, как может показаться на первый взгляд. Я печенкой чую, что ты как-то
связана с этим домом и этими убийствами. Хотя бы и в качестве свидетеля, черт с
тобой… Перестань запираться и все мне расскажи.
– Возьмите в свидетели собак. Может быть, они помогут
вам больше.
– Это совсем другие собаки. Они только похожи. Конечно,
только похожи. Все это – только имитация, не совсем удачный спектакль со вводом
второго состава. И собаки за дверью комнаты, в которой я никогда не была, и
манекены были бездарными статистами… Да, именно манекены, потому что в комнате
находился еще один, у стены с винтовками. Его я не заметила сразу, но это было
уже неважно.
– Это совсем другие собаки, – снова повторил капитан. –
А тем, настоящим, в свое время перерезали горло. Их хозяином и хозяином дома
был Кудрявцев. Тебе о чем-нибудь говорит эта фамилия?
– Это он? – Я показала подбородком в сторону второго
манекена, старательно уложенного в позу, в которой, видимо, его и застигла
смерть.
– Соображаешь, – капитан грустно улыбнулся. – Собак
Кудрявцев взял в свое время в спецпитомнике. Он сам натаскивал их, он был
большой специалист. И хватка у него была – будь здоров.
– В таком случае странно, что он не запасся
бультерьерами, если уж вы заговорили о хватке.
– Ты и о бультерьерах знаешь… Ты все знаешь, – впервые
по лицу капитана промелькнула грустно-понимающая улыбка. – Кто же ты все-таки?
– Я бы и сама хотела это вспомнить…
– Очень хочется тебе верить.
Он вдруг поднял руку и коснулся моей щеки; жест неопытного
любовника, судя по влажным кончикам его пальцев. Их прикосновение не было
неприятным, скорее – наоборот. Я прикрыла глаза и подумала о том, касался ли
кто-нибудь моего лица так, как касается сейчас капитан… Могло ли у нас
получиться что-нибудь при других обстоятельствах? В конце концов, он не так уж
плох, этот Костя Лапицкий, если отбросить этот по-детски вероломный и
бессмысленный следственный эксперимент…
Его пальцы по-прежнему изучали мое лицо, которое не помнило
ни одного конкретного прикосновения ни одного конкретного человека. И только
когда они, обогнув скулы, добрались до мочек ушей, я почувствовала смутное
беспокойство: капитан затеял эту игру с лицом не просто так, он движется к
конкретной цели. Этой цели я не знала, но внутренне подобралась. И все-таки он
нанес удар неожиданно:
– Забавная вещь получается… Мой друг погибает в
катастрофе. Как это произошло – пока опустим, не об этом речь. Но в его машине
оказываются две женщины: одна живая, другая – мертвая. Обе очень даже ничего,
между прочим. Обе не в его вкусе. Две подружки, которых он решил подвезти из
чувства сострадания к ближнему? Такой вариант может быть, вполне-вполне. Пока
ничего криминального. Вот только потом случается эта авария. Олег был отличным
водилой: в юности он даже грешил автогонками. Какой-то там гололед для него –
дерьмо собачье. Но он с ходу влипает в эстакаду. Влипает только потому, что
кто-то прижимал его. Но даже не в этом суть. Две женщины в машине – и не одну
никто не ищет, ни живую, ни мертвую. Никто не может их опознать. Для одной
подержанной «Шкоды», разбившейся на шоссе, многовато, ты не находишь?..
– Чего вы от меня хотите? – Я наконец-то открыла глаза
и увидела его лицо совсем близко – ни следа от влажной нежности неопытного
любовника, только циничное торжество.
– Думаю, кто-то из вас оказался в машине Олега не
случайно. Кто? Или вы обе там наследили?
– Я ничего не знаю.
Пальцы капитана коснулись мочек моих ушей и скользнули
дальше. Наконец они удовлетворенно замерли.
– Не знаешь? Зато я знаю. Все так, как мне сказали. Они
там есть, рубчики за ушами.
– Рубчики?
– Именно. Шрамы для непосвященных. Ты делала
пластическую операцию.
– Пластическую операцию? – К этому я не была готова и
ухватилась за плечи капитана, чтобы не шлепнуться на близкий пол. – Какую
пластическую операцию?..
– Это у тебя нужно спросить – какую. Я был бы круглым
идиотом, если бы не успел обнюхать всех твоих лечащих врачей, они-то подошли к
тебе совсем близко, они хорошо изучили твою анатомию. Эти живчики мне и
сказали, что твое лицо полностью изменено. Полностью. Если бы тебя не устраивал
нос… Или форма глаз… Или губы… А ведь у тебя милые губы, приятной полноты,
такие нравятся мужчинам, поверь мне… Но, похоже, тебя не устраивало в себе все.
Так не бывает, а? Если, конечно, тебя зовут не граф Монте-Кристо… А как тебя
зовут?
