В униформе официантки я чувствовала себя невидимкой – никому
не было до меня ровным счетом никакого дела. Лишь изредка самые юные из
любовниц влиятельных людей, видимо, недавно купленные по очень высокой цене
«мисс» всевозможных конкурсов, бросали на меня снисходительные и одновременно
полные презрения взгляды. Девочки из маленьких райцентров какой-нибудь Брянской
или Орловской области, выгодно продавшие высокую грудь, длинные ноги и глаза,
которые еще совсем недавно не видели ничего, кроме бессмысленных драк
поселкового хулиганья, были исполнены достоинства и скрытого торжества.
Среди гостей было несколько смутно знакомых лиц – их я
видела в журналах с кроссвордами, которые Виталик разбрасывал где попало.
Содержание статей о них я забыла напрочь, но вот персонажи с фотографического
глянца – холеные и преуспевающие – остались.
Получив минутную передышку, я подошла к окну, – двор перед
домом был уже забит дорогими иномарками, а они все продолжали и продолжали
прибывать. У «влиятельного человечишки» подлинный размах, ничего удивительного,
что я была всего лишь одной из тридцати официанток, неприметная вершительница
чьей-то судьбы…
«Мероприятие», как его охарактеризовал Герберт Рафаилович,
начиналось в девять. Я вдруг подумала о том, успеет ли Олег на свой самолет в
ноль пятьдесят, и тут же закусила губу. В ноль пятьдесят все будет кончено, вот
«только самолет в Париж может улететь без Олега… Забыв об указаниях Лапицкого,
рискуя вызвать ненужные подозрения, я бродила по той части дома, что прилегала
к банкетному залу. Оттуда доносился глухой гул, похожий на морской прибой. До
девяти оставалось пятнадцать минут. В девять выйдет хозяин праздника, звезды
упадут в море и наступит полный штиль.
…Все полы в коридорах были устелены мягкими дорожками с
высоким ворсом. Ворс скрадывал шаги и делал любого человека, идущего по ним,
похожим на воришку с самыми серьезными намерениями. Только один раз я забыла,
куда повернуть, я спутала коридоры – черт бы побрал мой пространственный
идиотизм! – и остановилась у входа на другую половину дома: видимо, апартаменты
хозяина. И сейчас же прямо передо мной, как будто из-под земли, вырос мрачный
сосредоточенный охранник.
– Что случилось? – отрывисто спросил он, оглядывая меня
с головы до ног и сморщив узкий массивный лоб. – Что вы здесь делаете?
Я неловко оправила узенький официантский передник и
пропищала:
– Заблудилась.
– Вы в обслуге? – продолжал допрос он, цепляясь глазами
за мою одежду.
– Я официантка.
– Фамилия?
Перепугавшись насмерть, я чуть не забыла фамилию:
– Рябовичева. Герберт Рафаилович в курсе.
Охранник вынул сотовый, весело забегал пальцами по кнопкам,
дождался ответа и спросил:
– Рафаилыч, у тебя телка не пропадала? Фамилия
Рябовичева…
Выслушав ответ, он смягчился, даже складка на лбу
разгладилась:
– По коридору и направо.
– Спасибо… Простите, ради Бога…
Неплохо же тебя охраняют, Валентин Константинович! В отличие
от Юлика Дамскера, убитого мной в его же собственном кабинете. Ему не повезло.
Впрочем, какая разница, где тебя пристрелят, господин Кожинов!.. Но, если там
будут сшиваться такие молодцы, мне не выбраться живой. Предаваясь грустным
мыслям, я вернулась в комнаты, прилегающие к кухне – «людские», как выспренне
называл их Герберт Рафаилович. Девочки, нанятые обслуживать банкет, только что
закончили подготовительную работу и получили передышку. В их устало скрещенных
ногах, в их негромких голосах было предвкушение скорого и богатого расчета: не
каждый день выпадает обслуживать банкеты такого уровня. Мне нечего было делать
среди них, я вдруг почувствовала, что выгляжу белой вороной в этой маскарадной
униформе официантки. Кивнув им, – что с меня взять, застенчивая девочка, не
очень ловкая, больше шести тарелок на поднос не берет! – я прикрыла дверь.
Пистолет оказался на месте.
Я приоткрыла дверь подсобки с особыми предосторожностями,
дождавшись, пока в коридоре никого не будет. Фигаро идет пятым, время еще есть,
нужно успокоиться и взять себя в руки. Подумав, я сняла передник, спрятала его
в подсобку и осталась в коротеньком черном платье, вполне элегантном; платье
было выдано мне Гербертом Рафаиловичем по приходе, он лично проконтролировал,
как я переодеваюсь: «Все должно быть на высшэм уровнэ, прэлэсть моя, такое
событие раз в пятьдэсят лэт бывает, жэнщина должна ласкать глаза, даже когда
подает поросенка с хрэном…»
Стараясь избегать коридора с бдительным охранником, я
отправилась в другую часть дома – туда, где были артисты. Я знала примерное
расположение импровизированных гримерок, да и выглядела теперь как бедная
сестричка, пришедшая навестить преуспевающего братца-актера.
Впрочем, предосторожности на сей раз оказались излишними: я
без труда нашла нужный тупичок по стайке курящих миниатюрных балеринок в
пуантах, участниц па-де-де, как презрительно охарактеризовал их Лапицкий.
Балеринки – предмет вожделений Олега, если не считать почти мифическую Марго.
Зачем я решила найти его – я и сама не знала.
– Мне нужен Олег Куликов, актер. Фигаро, – обратилась я
к юным дивам, похожим друг на друга, как кордебалет в «Дон Кихоте» Минкуса.
Они совсем по-детски подтолкнули друг друга локтями и
наклонили зализанные головки.
– Это где-то здесь, – неуверенно сказала одна из них.
– Четвертая дверь по коридору, – подсказала вторая,
проявив завидную осведомленность: видимо, Олег все-таки успел улыбнуться ей
своей неотразимой светской улыбкой.
– А что, уже пора? – видимо, они приняли меня за
кого-то из администраторов.
– Нет-нет…
Я нашла четвертую дверь и вошла без стука, как будто бы
хотела застать Олега врасплох, увидеть, как он тайком меняет свое униженное,
измученное лицо на торжествующую маску Фигаро.
Мой Фигаро сидел у зеркала, уронив голову в колени.
– Эй! – окликнула я его.
Он вздрогнул, поднял голову и посмотрел на меня.
Загримированное лицо было неестественно красивым – мертвые потухшие глаза и
рот, похожий на открытую рану.
– Ты даже здесь не можешь оставить меня в покое!
– Прости. Хотела узнать, как ты.
– Со мной все в порядке. Уходи.
– Да. Сейчас. – Теперь и я понимала, что мой визит был
глупостью, но оторваться от мертвых глаз, в которых отражалась и моя будущая
судьба, не могла.
– Уходи, – еще раз повторил он, и почти тотчас же
раздался веселый и настойчивый стук в дверь.
– Кто? – машинально спросил Олег.
– Это я, Марго, родной мой!
Лицо Олега исказилось, как у мальчика, пойманного родителями
за мастурбацией в туалете.
