Анна, Анна, если бы не твоя сучья натура, если бы не весь
этот кошмар с Егором, благодаря которому ты проникла в дом Леща, ты вполне
могла бы встать рядом с ним. И попробуй сказать, что это не понравилось бы
тебе…
Я все еще боролась с собой, хотя понимала, что ничего нельзя
изменить. Дверь в мир Леща закрыта для тебя навсегда, ты остаешься в гнусном
хлеву Лапицкого…
Хотя он не такой уж гнусный, этот хлев, если разобраться.
Если абстрагироваться от обстоятельств.
Если абстрагироваться от обстоятельств – это лучшее
воскресенье в моей жизни. В той части жизни, которую я помню. Я чувствовала
себя достаточно хорошо, и это немного, в самой глубине души, огорчало Леша: у
него больше не было повода накрыть мою руку своей. А ему смертельно хотелось
этого, я видела, каких сил ему стоит не поддаться минутному порыву. Ты, ко
всему, и деликатен, Лешарик, ты слишком хорошо помнишь обстоятельства нашего
знакомства, рана только-только начала затягиваться, тело Егора еще не предано
земле. Потерпи, милый, я вознагражу тебя, но и от тебя потребуется награда:
докажи мне, что ты не так хорош, как кажешься, и я буду почти счастлива…
Лещ снова заказал еду в ресторане: теперь это был не ужин, а
обед. И не французская кухня, а мексиканская. Само по себе неплохо, только
очень много перца и пряностей.
– Может быть, позвать Андрея? – невинно спросила я. –
Он, должно быть, голоден?
– Он не придет, – помолчав, сказал Лещ, и снова я
услышала в его голосе нотки плохо скрытой ревности, – в вашем-то возрасте,
Лещарик, с вашим-то положением, и ревновать к несчастному спецназовцу? Просто
несолидно, даже если учесть, что ревность – совершенно мальчишеское чувство.
– Почему?
– Я его хорошо знаю. Он придет в понедельник, потому
что ему сказано прийти в понедельник. Он никого не будет обременять.
– Тогда, может быть, хотя бы вынести еды?
– Нет. Скорее всего он просто не хочет, чтобы его
видели здесь, иначе он бы поднялся. Пусть все остается, как остается.
И снова – ревность, которую он даже не пытается скрыть. Пожалуй,
мне хватит понедельника и вторника, чтобы ты, добрейшей души Лещ, сильно
пожалел, что вывез Андрея из Югославии. Почему нет?
– Что ж, вы знаете его лучше.
– Теперь я в этом сомневаюсь. Во всяком случае, вы тоже
теперь знаете его едва ли не лучше, чем я. Да и он сам. Или я ошибаюсь?
– Ошибаетесь, Миша. – Зафиксируй момент, Анюта: ты
назвала его совершенно именем, и он потянулся навстречу ему; теперь главное не
злоупотреблять этим. – Я не знаю. Я просто чувствую.
– Это одно и то же.
– Это разные вещи.
– Все-таки скажите мне, как такая женщина, как вы…
Такой тонкий человек, такая умница… – А ведь я еще и красавица. Лещ, тебя
ожидает большой сюрприз, когда пройдет глаз и сойдут синяки с лица. Но пока
спасибо и на этом. – Как вы можете работать секретаршей в каком-то заштатном
агентстве?
Лещ слово в слово повторил реплику, которую я придумала за
Егора. Самое время о нем вспомнить.
– Егор тоже так говорил…
– Простите.
– Ничего. И я тоже не могла дать ему внятного ответа.
– Вы бы могли всего достичь.
– Я и так достигла всего, чего хотела. Я ничего не
измеряю ни деньгами, ни положением. Это глупо, я понимаю, Но нужно как-то
выживать…
– Вы были замужем?
– Вопрос не в вашем стиле. Звучит пошловато. Нет, я не
была замужем.
– Убежденная феминистка, понятно.
Ты просто дразнишь меня. Лещ, ты прекрасно видишь, что
никакая я не феминистка, я просто слабая женщина, которая пытается держаться
достойно в тяжелых жизненных обстоятельствах. И ты хочешь, чтобы я доказала
тебе обратное здесь и сейчас.
– У меня просто нет сил с вами спорить. Скажем, я еще
не встретила человека.
– Но надежды не теряете.
– Я просто не думаю об этом. Он или будет, или нет,
только и всего.
– А если… Если такой человек появится… Вы узнаете его?
Вы не пройдете мимо? – Прекрасно, Лещ, прекрасно, и этот бархатный голос,
должно быть, именно так ты обольщал всех своих карманных красавиц в промежутках
между Свазилендом и дружеской попойкой. Будем надеяться, что сейчас ты говоришь
серьезно, что тебе не нужен легкий флирт.
– Я думаю, он сам узнает меня. Подойдет и возьмет за
руку. – Вот тебе, Лещарик, я снимаю с себя всякую ответственность.
– Так просто?
– Да.
* * *
…Егора Самарина хоронили во вторник.
Накануне, почти по всем каналам, прошли сообщения об
убийстве журналиста. Компания Меньших посвятила этому репортаж, заявив, что
начинает журналистское расследование, и дала анонс большой передачи о военной
афере в городе N. Уже в репортаже были расставлены некоторые акценты. Не
обошлось и без намеков на конкретные имена вдохновителей дела с техникой и
конкретных его исполнителей. Лещ действительно имел бульдожью хватку, но время
сейчас работало на меня. Он будет отрабатывать московский след, вести сложные
переговоры и торги (не так-то просто зацепить высокопоставленного чинушу), даже
если его решили сдать. А я в это же время займусь непосредственно самим Лещом.
Я сама настояла на том, чтобы ехать на кладбище, – в
противном случае это выглядело бы подозрительно. Я должна, я просто обязана
проститься с близким человеком. Лещ отговаривал меня, но не очень в этом
усердствовал: он понимал ситуацию и в то же время хотел защитить меня от лишних
потрясений.
Одеться мне было не во что: секретарский костюмчик был
безнадежно испорчен (Лещ просто выбросил его, даже не спрашивая моего согласия),
и три дня я провела в его рубахе. Лещ сам принес мне простое темное платье с
еще не оторванными магазинными ценниками. Секретарские туфли на низких каблуках
остались в силе.
– Платье должно вам подойти, – как будто извиняясь,
сказал Лещ.
– Спасибо.
– И вот еще что, – он достал маленькую скромную шляпку
с вуалью. – Так будет лучше. Чтобы никто не видел вашего лица.
– Моего избитого лица… Еще раз спасибо, Миша. Платье
действительно пришлось впору. Но сейчас это было неважно. Впервые за три дня я
почувствовала испуг. Маленький, еще не оформившийся, он точил меня как червь.
Только когда мы, сопровождаемые Андреем, сели в «Лендровер» Леща, чтобы ехать
на кладбище, я поняла его причину: я боялась встречи с мертвым Егором. Нужно
собрать все свое мужество, чтобы не провалить дело.
…На кладбище было полно народу. Телекамеры, суровые молодые
лица журналистов из компании Леща, никогда еще я не видела таких суровых, таких
молодых и таких открытых лиц: мальчики и девочки, превыше всего ценящие цеховую
солидарность. Егор, Егор, при своей маленькой жизни ты, наверное, даже и
представить себе не мог, с какими почестями тебя будут хоронить, каким героем и
мучеником тебя сделают. Ради одного этого я не отказалась бы умереть. Но это не
твой случай, я понимаю.
