— Вы сами сказали: «они». Кто эти «они», которые могли вас шлепнуть?
— Да не существуют никакие «они», нет никакой тайны. Вы не поняли, друг мой, я ушел потому, что на всю жизнь насладился жизнью полицейского. Передоз. Забудьте вы все эти ваши планы, аферы и сговоры. Их не существует. Люди вроде вас и Сэмсона верят в теорию заговора, я же сторонник теории обломов. Всякие идиотские вещи происходят сами по себе.
Мгновение Дуглас сидел и прислушивался к звуку дождя, стучавшего по крыше. Посмотрел на меня и передернулся — будто волна омерзения прошла по телу. Гнев искривил его лицо. Что он тут делал? Я знаю, о чем он думал. Об этих сраных Миках,
[11]
непроходимых тупицах, почему-то прозванных умниками. Восемьсот лет Англия была связана с этим гиблым местом. Восемьсот вшивых лет! А этот был десантником, может, даже служил в этих местах, все это дерьмо выгребал. На этот раз он затушил окурок о ковер.
Будто приняв какое-то решение, он поднялся, подошел ко мне, схватил за отвороты халата и дернул вверх с такой силой, словно хотел задушить.
— Теперь слушай сюда, мать твою! — угрожающе начал Дуглас, наклоняясь все ближе. Его дыхание было несвежим, рот кривился в ухмылке.
Я стал жадно хватать ртом воздух.
— Значит, так, малыш Мик, слушай и врубайся. Я тебя в бараний рог скручу. Так тебя отделаю, сам себя не узнаешь. Имена. Со мной шутки плохи. — И он встряхнул меня.
— Мне нечем дышать… — просипел я.
Дуглас только усилил мертвую хватку, я действительно задыхался, пялился на звезды в окне, теряя сознание, хватая его за запястья, пытаясь оторвать их от своего горла, но все без толку.
— Вникай, ублюдок, дурья твоя башка. Мы тебя посадим. Дашь показания как миленький. Я лично прослежу, чтоб тебе досталось по полной программе за все, что ты там скрываешь.
Я терял сознание.
— Хватит, прошу вас… — Я из последних сил попытался вывернуться.
Он ослабил хватку, я упал обратно в кресло.
— Говори.
Я сделал несколько глубоких вдохов.
Все полицейские в Северной Ирландии проходят курс выживания, и меня учили, как себя вести, если тебя похитили, допрашивают и пытают люди ИРА. На первом этапе допроса ты ничего не говоришь, даешь им довести процесс до второго этапа, в течение которого ты их пытаешься обмануть, и затем, если пытка продолжается, даешь подвести себя к этапу номер три, когда ты рассказываешь им почти что правду, близко, но не совсем, и они клюют, думая, что добились своего. Я рассказал две байки о том, почему подал в отставку, и вот уже вплотную подошел к третьему этапу, раньше, чем мне бы хотелось. Почти правда.
— Хорошо, мистер Дуглас, слушайте. История старая как мир. Я был засекреченным копом. Мне нужно было прикидываться наркоманом. Я начал принимать героин. Втянулся, меня закрутило, и я стал наркоманом на самом деле, кололся, даже приворовывал из вещдоков, идя на поводу у своей зависимости. Однажды меня застукали. В КОПУ прознали об этом, и мне дали отставку. Они еще со мной хорошо обошлись, не стали преследовать за кражу, просто уволили. Никаких сговоров, никаких подкупов. Я просто все продолбал. Понимаю, что это уже клише для отдела наркотиков. Но это правда.
Секунду он внимательно смотрел на меня. Колебался. Откинулся в кресле и закурил очередную сигарету. Он курил почти без остановки. Размышлял. Я старался, чтобы он не увидел, что пальцы я держал скрещенными. Он кашлянул, взвешивая слова:
— Мистер Лоусон, вы меня разочаровали, я ожидал услышать нечто в этом духе, но полагал, что вы будете более изобретательны.
— Черт! Но это же правда!
— Отчасти, возможно, и правда, мистер Лоусон. Я весьма растроган. Но мне не нужна «отчасти правда», мне нужна вся правда!
Он мелодраматично вздохнул, снова встал, подошел, одной рукой резко схватил оба моих запястья и придавил их коленом, навалившись на меня всем своим весом. Улыбнулся и поднес сигарету к моему лицу. Я было закричал, но он заткнул мне рот свободной рукой. Он буквально вдавил меня в кресло. Я напрягся. Он поднес сигарету к моей брови и подпалил ее. Я попытался как-то извернуться, но он был слишком силен. Не просто силен, а как бывают сильны припадочные со съехавшей крышей. В течение пяти мучительных секунд он жег меня своей сигаретой, после чего отпустил.
Я попытался отдышаться.
Он встал. Взял свой кейс и блокнот:
— Сегодня вечером я лечу в Лондон. Нам приходится иметь дело не только с такими отморозками, как ты. Дел хватает. Поэтому у меня нет времени на твои слюни. Но через две недели я вернусь. И начнется самое интересное. Понедельник, двадцать первое. Пометь у себя в записной книжке и ничего не планируй. Будет чем заняться. Даю тебе время подумать. Или ты расколешься, или ты в полной заднице. С рельсов сойдешь в момент. Огребешь десять лет в Уормвуд-Скрабз. И твои соседи будут в курсе, что ты бывший коп. Будь спокоен. Уже вижу тебя возле параши, жалкий кусок дерьма. Можешь не провожать меня.
Он прошел через гостиную, повернулся в мою сторону, улыбнулся, сплюнул и вышел.
Я откинулся в кресле, восстановил дыхание, постарался сдержать тошноту. Послышался скрип двери.
Вошел отец:
— Что тут стряслось? Он бил тебя? С тобой все нормально?
— Пап, скажи, сколько денег у тебя есть на самом деле?
— Нисколько. Я уже говорил. Я все потратил на взнос для выборов, но если пройду, то смогу все вернуть. Что с тобой? Что случилось?
— Короче, ты на мели.
— У тебя неприятности?
— Нет, но, возможно, мне придется на время уехать, пока облака не рассеются.
— Кто это приходил? Что ему было нужно?
— Полицейский. Хотел, чтобы я стучал на своих.
— Из группы Сэмсона? Ведь ты же чист, — выговорил отец.
— Знаю, но он собирается преследовать меня, мне нужно куда-то деться.
— Твой брат может приютить тебя в Лондоне.
— Англия не годится. К тому же он все равно не поможет.
— Поможет, Алекс. Слушай, да что стряслось?
Я встал и направился в холл. Поднялся на чердак и почувствовал, что сейчас разревусь. Я был жалок. Дуглас прав. Я взял себя в руки, отыскал куртку и спустился вниз.
— Ты куда? — спросил отец.
— На улицу.
Я знал, что делать — идти к воде. Мне нужно было скорей добраться до своего места. Опять пошел дождь. Но добраться туда необходимо. Только там все станет ясно.
— Куда ты? — настаивал отец.
— Никуда.
— Может, чаю? Да и поесть не повредит, ты же ничего не ешь, Алекс, — заметил отец, в волнении качая головой.
